успехе не результат непропорционально больших усилий и не совпадение 
благоприятных обстоятельств, позволивших истощённой и не способной на крупную 
кампанию НСДАП использовать малые выборы; исход выборов был воспринят как 
доказательство восстановления нимба неотразимости, окружавшего гитлеровское 
движение.
 Поэтому встретившись 18-го января в Берлине-Далеме у недавно примкнувшего к 
нему виноторговца Иоахима фон Риббентропа с Францем фон Папеном, Гитлер ещё 
самоувереннее потребовал для себя пост канцлера. Папен возразил, что для этого 
его собственного влияния на президента недостаточно, и переговоры грозили 
окончательно зайти в тупик. Только несколькими днями позже в строжайшей тайне 
была осуществлена идея подключить Гинденбурга-сына, что позволило продвинуться 
на переговорах. Гитлер и сопровождавшие его лица под покровом темноты вошли в 
дом Риббентропа со стороны сада, а в это время Оскар фон Гинденбург и 
статс-секретарь Майснер демонстративно показались в опере, прежде чем сразу же 
после антракта тайно покинуть ложу. Что касается Папена, то шофёр привёз его в 
машине Риббентропа.
 Как только все были в сборе, Гитлер попросил сына президента выйти с ним в 
соседнюю комнату, так что Оскар фон Гинденбург, специально настоявший на 
участии Майснера, оказался внезапно изолированным. Предмет этого разговора с 
глазу на глаз, продолжавшегося около двух часов, до сих пор достоверно 
неизвестен. В соответствии со своими тактическими методами Гитлер, вероятно, 
попытался обеспечить себе поддержку президентского сына с помощью испытанной 
комбинации угроз и лести. К угрозам могло относиться обвинение Гинденбурга в 
попытке совершить государственный переворот в Пруссии, которое 
национал-социалисты не раз собирались предъявить. Не исключено также, что 
Гитлер оказал на Оскара нажим, намекнув, что НСДАП разоблачит скандальную 
неуплату налога семьёй Гинденбургов при передаче прав собственности на имение 
Нойдек [328] . Конечно, и присущая Гитлеру сила внушения не могла не произвести 
впечатления на президентского сына, и без того склонного к оппортунизму. Как бы 
то ни было, Оскар, пришедший в дом Риббентропа с большим предубеждением против 
Гитлера, на обратном пути сказал Майснеру, что теперь уже нет другой 
возможности, кроме как сделать Гитлера канцлером, тем более что и Папен между 
тем якобы согласился на вице-канцлерство. [329] 
 К тому времени и Шляйхер впервые, пожалуй, осознал всю опасность ситуации. 
23-го января он посетил Гинденбурга и откровенно признал, что его план – 
расколоть НСДАП и придать кабинету парламентскую основу – провалился.
 Но когда вслед за этим он испросил у президента полномочий на роспуск 
рейхстага, объявление чрезвычайного положения и указ об одновременном 
запрещении НСДАП и КПГ, Гинденбург напомнил ему о споре, состоявшемся 2-го 
декабря. Тогда Папен предлагал похожее решение вопроса, но вынужден был 
отступить, натолкнувшись на возражения Шляйхера. Канцлер указал на изменившиеся 
обстоятельства, но на старика это не возымело действия, и после консультации с 
Майснером он отклонил предложение Шляйхера.
 Как и следовало ожидать, камарилья немедленно известила общественность о 
намерениях Шляйхера. Все стороны немедленно выразили категорический протест. 
Национал-социалисты с наигранным возмущением жаловались на планы 
государственного переворота по типу «Примо де Шляйхерос» [330] ; понятно, что 
возмущены были и коммунисты, а у демократических центристских партий канцлер 
растерял последние остатки своего престижа. Такая дружная реакция возымела своё 
действие на Гинденбурга и, вероятно, побудила его более благосклонно отнестись 
к планам создать кабинет Гитлера. Кроме того, 27-го января Геринг посетил в 
президентском дворце Майснера и попросил передать «почтеннейшему 
генерал-фельдмаршалу», что в отличие от Шляйхера Гитлер не намерен отягощать 
совесть президента, заставляя его нарушать право, и будет неуклонно соблюдать 
конституцию. [331] 
 А между тем неутомимый Папен действовал, не покладая рук. На этот раз он 
старался сделать запланированный кабинет более приемлемым для Гинденбурга путём 
включения в него дойч-националов и близких к президенту руководителей 
«Стального шлема». Если Дюстерберг решительно возражал против якобы 
«настоятельной необходимости» кабинета Гитлера, то Зельдте и Гугенберг были 
согласны с планами Папена. Ничему не научившись на опыте прошлых лет, Гугенберг 
заявлял, «что ничего ведь не может случиться», поскольку Гинденбург останется 
президентом и верховным главнокомандующим рейхсвера, Папен станет 
вице-канцлером, он сам возьмёт на себя всю экономику, а Зельдте – министерство 
труда: «Следовательно, мы создадим для Гитлера определённое обрамление». [332] 
 Сам же Гинденбург, уставший, запутавшийся и способный только моментами как-то 
разбираться во всех этих хитросплетениях, вероятно, все ещё думал о кабинете 
фон Папена, в котором Гитлер был бы вице-канцлером. Когда генерал фон 
Хаммерштайн, начальник управления сухопутных войск, утром 26-го января высказал 
ему свои сомнения по поводу развития политических событий, Гинденбург 
«чрезвычайно обидчиво» запретил «оказывать на него какое-либо политическое 
влияние, но потом – наверное, чтобы меня успокоить, – сказал что „и не подумает 
сделать австрийского ефрейтора министром обороны или рейхсканцлером“ [333] . 
Однако уже на следующий день у президента появился Папен, заявивший, что в 
настоящий момент создать кабинет фон Папена не представляется возможным. Теперь 
Гинденбург остался в одиночестве и один возражал против назначения Гитлера.
 Какие именно обстоятельства привели к перелому в ходе следующего дня, сегодня 
трудно сказать. Конечно, не остались без последствий массированные попытки 
камарильи повлиять на президента, так же, как и угрозы со стороны НСДАП или 
вмешательство представителей групп интересов крупных аграриев или