противоречило бы всем нашим взглядам; мы были вынуждены стать парламентской 
партией, и принудила нас к этому конституция… Победа, которую мы только что 
одержали, есть не что иное, как обретение нового оружия для нашей борьбы». 
Цинично, но, в сущности, в полном соответствии с этим Геринг говорил: «Мы 
боремся против этого государства и нынешней системы, т. е. хотим их уничтожить 
без остатка – но легальным путём. Пока не было закона о защите республики, мы 
говорили, что ненавидим это государство. С тех пор, как закон этот существует, 
мы говорим, что любим это государство. Однако же каждый знает, что мы имеем в 
виду». [186] 
 Строгий курс Гитлера на легальность не в последнюю очередь объяснялся тем, что 
он опасался рейхсвера; из-за него он, как признавался впоследствии, вынужден 
был отказаться от мысли о государственном перевороте [187] . Дело в том, что 
власть и влияние рейхсвера росли по мере того, как все более распадалось 
общественное устройство. Путч и запрет контактов с только что сформированными 
СА значительно ухудшили их взаимоотношения. Поэтому Гитлер ещё в марте 1929 г. 
сделал армии некое осторожное предложение. В одной из своих целенаправленных 
речей он отверг лозунг о «солдате вне политики», сформулированный в своё время 
генералом фон Сектом, и предсказывал офицерам, что после победы левых их 
ожидает будущее «палачей и политкомиссаров». Тем великолепнее казались на этом 
фоне его собственные планы, имеющие целью величие нации и честь её оружия [188] 
. Речь эта благодаря её точной психологической направленности, естественно, 
оказала влияние на офицеров, особенно молодых. Спустя несколько дней после 
сентябрьских выборов в имперском суде Лейпцига начался суд над тремя офицерами 
гарнизона г. Ульма, которые вопреки указу военного министерства установили 
перед тем связь с НСДАП и агитировали за неё в рядах рейхсвера. По предложению 
своего адвоката Ханса Франка Гитлер был вызван в качестве свидетеля. Суд, 
ставший сенсацией, дал ему возможность продолжить уже публично свои попытки 
сближения с рейхсвером и одновременно эффектно изложить свои политические цели. 
25-го сентября, на третий день судебного процесса, он вошёл в зал заседаний 
суда как человек, уверенный в успехе, как руководитель партии, только что 
одержавшей победу.
 Во время допроса Гитлер заявил, что его убеждения объясняются тремя причинами. 
Это, во-первых, отовсюду угрожающая опасность подрыва чистоты национального 
начала, опасность интернационализма; это, во-вторых, обесценивание личности и 
подъем демократического сознания; это, в-третьих, угроза отравления немецкого 
народа ядом пацифизма. Он ещё в 1918 году начал борьбу за то, чтобы 
противопоставить этим тревожным тенденциям партию фанатичного немецкого 
национального духа, абсолютного подчинения авторитету вождя и несгибаемой воли 
к борьбе; но никоим образом не выступает против вооружённых сил. Кто разлагает 
армию, тот враг народа, а что касается СА, то они задуманы вовсе не для того, 
чтобы нападать на государство или конкурировать с рейхсвером.
 Будучи затем опрошен относительно легальности его борьбы, Гитлер самоуверенно 
ответил, что СА не нуждаются в применении силы: «Ещё пара-тройка выборов, и 
национал-социалистическое движение завоюет в парламенте большинство; тогда мы 
совершим национальную революцию». На вопрос, что он имеет в виду, Гитлер 
заявил:

 «Понятие „национальная революция“ всегда считают чисто внутриполитическим. Но 
для национал-социалистов это только оживление порабощённого немецкого 
национального духа. Германия закабалена мирным договором. Все немецкое 
законодательство в настоящий момент – не более, чем попытка укоренить мирные 
договоры в сознании немецкого народа. Для национал-социалистов же эти договоры 
– не закон, а нечто навязанное нам извне. Мы не признаем своей вины в 
развязывании войны и выступаем против того, чтобы отягощать этим ещё и будущие 
поколения, которые уж совсем ни в чём не повинны. Мы будем выступать против 
этих договоров, как дипломатическим путём, так и полностью игнорируя их. Если 
мы будем отвергать их любыми средствами, то это и будет путь революции».

 В этом возражении, повернувшем понятие «революции» против внешнего мира, 
умышленно ничего не было сказано о планах внутри страны. На вопрос председателя,
 будет ли революция, направленная против внешнего мира, применять и нелегальные 
методы, Гитлер, не колеблясь, подтвердил: «Все средства, в том числе и те, 
которые с точки зрения других стран считаются нелегальными». Будучи спрошен о 
многочисленных угрозах в адрес так называемых внутренних предателей, Гитлер 
сказал:

 «Я здесь поклялся перед лицом всесильного Господа. И я говорю вам: если я 
приду к власти легально, то создам в законном правительстве государственные 
суды, которые по закону осудят людей, ответственных за несчастья нашего народа. 
Тогда, возможно, вполне легально покатятся некоторые головы». [189] 

 Аплодисменты, которыми наградила его галёрка, были характерны для настроения, 
царившего в зале. Возражения министерства внутренних дел, представившего более 
чем достаточные доказательства антиконституционной деятельности НСДАП, не были 
услышаны. Без какой-либо видимой реакции суд воспринял заключительное заявление 
Гитлера о том, что он чувствует себя связанным конституцией только во время 
борьбы за власть, но став обладателем конституционных прав, эти права либо 
отменит, либо же заменит другими. И в самом деле, согласно тогдашним теориям 
устранение конституции легальными методами не противоречило собственно идее 
демократической конституции; суверенитет народа включал в себя также и отказ