взаимосвязях. Не без труда и лишь с помощью обращений-угроз удерживает он 
единство своей раздираемой противоположными силами партии, решительно отражая 
тем не менее все признаки недовольства курсом на легальность. Укрепление 
республики не побуждает его к поспешным выводам, как кое-кого из его 
сторонников, – инстинктивное чутьё на все слабое и прогнившее придаёт его 
чувству ненависти терпение. В противодействии и бесперспективности положения он 
черпал даже особую уверенность в успехе, что и выражено в таком примечательном 
пассаже: «Как раз в этом и заключается безусловная, я бы сказал, математически 
высчитанная основа грядущей победы нашего движения, – ободряет он своих 
сторонников, – пока мы являемся радикальным движением, пока общественное мнение 
бойкотирует нас, пока нынешняя ситуация в государстве против нас, – мы будем 
продолжать собирать вокруг себя самый ценный материал – людей, даже в те 
времена, когда, как говорится, все доводы человеческого рассудка выступают 
против нас». А на рождественском празднике в одной из мюнхенских секций НСДАП 
он вселяет уверенность, сравнив, уже не в первый раз, положение партии, её 
преследования и беды с положением раннего христианства: национал-социализм, – 
проводит он эту параллель дальше, захваченный собственной смелой картиной и 
рождественской растроганностью собравшихся, – превратит идеалы Христа в дело. И 
дело, которое Христос начал, но не смог завершить, доведёт до конца он – Гитлер 
[121] . Сыгранный до того самодеятельный спектакль «Избавление» послужил 
прелюдией к нарисованной в его выступлении картине современной «нужды и 
рабства». «Звезда, взошедшая в рождественскую ночь, означала появление 
избавителя, – так трактовала газета „Фелькишер беобахтер“ ситуацию, – 
раздвигающийся ныне занавес явил нам нового избавителя, спасителя немецкого 
народа от позора и нужды – нашего фюрера Адольфа Гитлера».
 В глазах внешнего мира такого рода откровения ещё больше укрепляли вызывавшую 
недоумение окружавшую его ауру. Как и в начале карьеры, его опережала репутация 
некоего скорее причудливого явления, которое едва ли воспринималось всерьёз и 
черты которого охотно объяснялись живописным своеобразием баварской политики… 
Да и тот стиль, что он поддерживал и преумножал, порождал во многом 
недоверчивое удивление; например, полотнище флага, развевавшееся над колонной 
путчистов у «Фельдхеррнхалле», он приказал почитать как «окроплённое кровью 
знамя», прикосновение к кисти которого – это имело место при каждом освящении 
штандартов – вызывало прилив мистических сил. Одно время члены партии получали 
письма, начинавшиеся обращением «Ваше немецкое благородие», – это должно было 
свидетельствовать об их безупречной родословной [122] . Но между тем были и 
другие инициативы, говорившие о неизменной серьёзности и амбициозности, с 
которой НСДАП преследовала свои цели. В конце 1926 года партия организовала 
школу ораторов, где слушателям давались технические навыки, общие знания и 
материал для выступлений и где к концу 1932 года, согласно данным самой школы, 
были подготовлены 6000 ораторов.
 О вере во вновь завоёванную почву под ногами и умалении роли НСДАП 
свидетельствовало принятое весной 1927 года правительствами Саксонии и Баварии 
решение об отмене запрета на выступления вождя партии. Гитлер со всей 
готовностью даёт обещание, которое от него потребовали, что ни в коем случае не 
будет преследовать противозаконные цели и применять противозаконные средства. 
Вскоре после этого появляются кричаще-красные плакаты, извещавшие, что 9 марта 
в 20 часов он впервые снова выступит в цирке «Кроне» перед мюнхенцами. О ходе 
этого вечера рельефно, как на модели, повествуется в следующем полицейском 
донесении:

 «Уже к четверти восьмого цирк заполнен намного больше, чем наполовину. Вниз со 
сцены свисает красное знамя со свастикой в белом кругу. Сцена зарезервирована 
для руководителей партии и оратора. Видимо, и ложи, поскольку их распределением 
занимаются люди в коричневых рубашках, также предназначены для видных партийцев.
 На трибуне пристроился оркестр. Других декораций не наблюдалось.
 Люди в зале возбуждены и преисполнены ожиданий. Говорят о Гитлере, о его 
прежних ораторских триумфах в цирке «Кроне». Женщины, которых собралось 
поразительно много, кажется, все ещё в восторге от него. Рассказывают о ранних 
днях всего этого… В горячем, сладковатом воздухе разлита жажда сенсации. Музыка 
играет звучные военные марши, в то время как появляются все новые толпы. Кругом 
разносят и предлагают «Фелькишер беобахтер». У кассы раздавали программу 
Национал-социалистической рабочей партии, а при входе суют в руки листовку с 
призывом не поддаваться ни на какие провокации и сохранять порядок. Продают 
флажки: «флажок для приветствия, цена – 10 пфеннигов». Они или 
черно-бело-красные, или целиком красные, с изображением свастики. Самые 
усердные покупатели – женщины.
 Ряды между тем заполняются. Слышны голоса: «Должно быть так, как прежде!» 
Манеж заполняется… Большинство принадлежит к слоям с низкими доходами, это 
рабочие, мелкие ремесленники, мелкие торговцы. Много молодёжи в штурмовках и 
гольфах. Представителей радикального рабочего класса немного, почти совсем нет. 
Люди хорошо одеты, некоторые мужчины даже во фраках. Количество людей в цирке, 
который уже почти полон, оценивается в семь тысяч человек…
 Так наступила половина девятого. И тут от входа слышатся нарастающие возгласы 
«хайль!» Строем входят люди в коричневых рубашках, играет музыка, цирк 
разражается бурной овацией, в коричневом плаще появляется Гитлер, быстро 
проходит в сопровождении своих ближайших соратников через весь цирк вверх на 
сцену. Люди радостно возбуждены, приветственно машут, скандируют «хайль!», 
вскакивают на скамейки, слышен грохот. И тут звучат фанфары. Моментальная 
тишина.