также руководство СА и СС во главе с Ремом и Гиммлером в министерство на 
Бендлерштрассе. В речи, которая была воспринята офицерами с удовлетворением, а 
командирами СА – с ужасом, он обрисовал основные черты соглашения между 
рейхсвером и СА, которое ограничивало компетенцию коричневых штурмовых отрядов 
некоторыми второстепенными военными функциями, а в остальном возлагало на них в 
качестве главной задачи политическое воспитание нации. Он при этом заклинал 
руководство СА не оказывать ему сопротивления в столь серьёзное время и грозил 
раздавить всякого, кто будет ему мешать.
 Однако Рем не внял этим предостережениям. Поначалу он сохранял самообладание и 
даже пригласил присутствующих на «завтрак примирения». Но едва только генералы 
ушли, он излил своё недовольство. По рассказам, он назвал Гитлера 
«невежественным ефрейтором», и без обиняков заявил, «что и не думает соблюдать 
соглашение. Гитлер вероломный человек, его надо как минимум отправить в отпуск».
 [540] 
 И как того требует бульварный сюжет, по которому развивались теперь события, 
не стало дело и за предателем; обергруппенфюрер СА Лутце посетил Гитлера в 
Оберзальцберге и донёс ему в ходе многочасового разговора об этих выпадах и 
мрачном бахвальстве Рема.
 Однако Ремом руководило не только упрямство и не только высокомерие человека, 
который самоуверенно заявлял, что под его началом стоит тридцать дивизий [541] 
; скорее дело было в другом: он прекрасно понимал, что Гитлер поставил его 
перед неприемлемой альтернативой. Предложение или заняться воспитанием нации, 
или сойти со сцены уже было само по себе удалением в небытие, хотя и облечённым 
в формулировку выбора; ибо никто не мог предположить всерьёз, что штурмовики, 
которых Гитлер называл «колченогими», были подходящим преподавательским 
составом для осуществления его педагогической утопии воспитания арийского 
человека-господина. Будучи убеждённым в безысходности своего положения, Рем, 
похоже, посетил Гитлера в начале марта и предложил ему «малое решение»: 
включение нескольких тысяч командиров штурмовых отрядов в рейхсвер, благодаря 
чему он надеялся выполнить по меньшей мере самые неотложные социальные 
обязательства перед своими сторонниками. Но ввиду опасности проникновения СА в 
рейхсвер Гинденбург и руководство рейхсвера воспротивились этому, и Рем 
почувствовал, что опять придётся встать на путь бунта – под натиском 
разгневанных сторонников, нетерпение которых явно росло, и под воздействием 
собственного честолюбия.
 Действительно, с весны 1934 года вновь стали курсировать лозунги «Второй 
революции», но хотя при этом речь шла и о путче и о восстании, свидетельств 
существования конкретных планов действий нет. Как это и соответствовало натуре 
этой дикой, хваставшейся своей силой своры, она довольствовалась кровожадными 
фразами, в то время как сам Рем страдал приступами упадка духа, порой 
прикидывая, не стоит ли ему вернуться в Боливию, а при встрече с французским 
послом сказал, что болен [542] . Тем не менее он старался прорвать смыкавшееся 
все плотнее кольцо изоляции и установить контакты с Шляйхером и, вероятно, 
также с другими оппозиционными кругами. Он организовал новую мощную волну 
маршей и вообще старался демонстрировать несломленную силу СА беспрерывными 
триумфальными парадами. Одновременно он достал, отчасти путём закупок за 
границей, крупные партии оружия и распорядился усилить программу военной 
подготовки своих подразделений. [543] 
 Конечно, нельзя исключить, что тем самым он действительно только хотел занять 
разочарованных и раздражённых, шатающихся без дела штурмовиков, но эти шаги 
должны были действовать на Гитлера и руководство рейхсвера как вызов, а 
бунтовщическое бахвальство придавать тому тревожный тон.
 Похоже, что самое позднее к этому времени Гитлер прекратил свои старания 
уладить дело с Ремом по-хорошему и взял курс на силовое решение. 17 апреля, на 
весеннем концерте СС в берлинском Дворце спорта, он в последний раз показался 
вместе с ним на публике. В дополнение к данному ранее Дильсу заданию он, 
согласно своим более поздним утверждениям, поручил отдельным партийным 
инстанциям разобраться со слухами о «Второй революции» и найти их источники. 
Напрашивается предположение, что с этим было связано одновременное создание 
службы безопасности (СА) и назначение Генриха Гиммлера руководителем прусского 
гестапо; с этим явно связано и то обстоятельство, что теперь впервые органы 
юстиции смогли добиться некоторого успеха в плане наказания за преступления, 
совершенные СА. Комендант концлагеря Дахау Теодор Айкке также в апреле получил, 
по слухам, задание составить «общеимперский список» «нежелательных лиц». [544] 
 Тем самым в нервозной атмосфере слухов и интриг началась настоящая охота с 
облавой, которая не оставила Рему никаких сомнений относительно того, что почти 
со всех сторон дело последовательно ведётся к его свержению.
 Главными действующими лицами при этом были функционеры ПО, и прежде всего 
Геринг и Гесс, все они недолюбливали начальника штаба СА за то, что у него 
мощная домашняя армия и он в силу этого занимал позицию человека номер два; к 
ним скоро присоединился и Геббельс, который в силу своего радикального склада 
поначалу был на стороне Рема, а также Генрих Гиммлер, который как руководитель 
СС подчинялся СА и надеялся подняться за счёт падения Рема. Осторожно оперируя 
из-за кулис, стало все ощутимее заявлять о себе и руководство рейхсвера, 
которое умело подброшенной информацией о Реме и частичным отказом от 
собственной независимости надеялось перетянуть Гитлера на свою сторону.
 Уже в феврале 1934 года оно добровольно устранило один из традиционных столпов 
офицерского корпуса, принцип социальной замкнутости, и дало указание, что 
впредь решающим критерием в военной карьере должно быть не происхождение из 
старой офицерской касты, а «понимание сути нового государства» [545] . Вскоре