| |
правительство и президиум рейхстага, висело огромное знамя со свастикой. В
открывшей заседание речи Геринга грубо игнорировался надпартийный характер
парламента; обращаясь к «камерадам», он без всякого основания посвятил её
памяти Дитриха Эккарта.
Затем, чтобы произнести свою первую речь в рейхстаге; на трибуну вышел Гитлер,
тоже в коричневой рубашке. Примечательно, что перед этим он несколько недель
выступал преимущественно в обычном костюме. По своей неизменной риторической
схеме он опять начал с мрачной панорамы происшедшего с ноября 1918 года, бед и
угроз гибели, нависших над рейхом, а затем дал широкую картину намерений и
задач правительства, используя преимущественно обтекаемые формулировки, более
или менее совпадавшие с высказываниями последних недель. Потом он заявил:
«Чтобы получить возможность выполнить задачи в пределах обрисованных выше
общих рамок, правительство выносит на рассмотрение рейхстага от имени двух
партий – Национал-социалистической и Немецкой национальной – проект закона о
чрезвычайных полномочиях… Духу национального возрождения и поставленной цели не
отвечал бы такой порядок, при котором правительство просило бы одобрения своим
мерам у рейхстага от случая к случаю, торгуясь и выпрашивая. У правительства
нет намерения упразднить рейхстаг как таковой. Напротив, оно и в будущем будет
время от времени информировать его о своих мероприятиях… Правительство
собирается использовать этот закон лишь настолько, насколько это необходимо для
осуществления жизненно необходимых мер. Никакой угрозы существованию рейхстага
и рейхсрата не возникает. Позиция и права господина рейхспрезидента остаются
неприкосновенными… Существование земель не упраздняется…».
Вопреки этим успокаивающим заверениям каждая из пяти статей закона разбивала
один за другим «основополагающие компоненты немецкой конституции» [430] .
Согласно первой статье законодательная функция переходила от рейхстага к
имперскому правительству, статья вторая расширяла полномочия правительства до
возможности изменения конституции, статья третья передавала право подготовки
законов от рейхспрезидента рейхсканцлеру, четвёртая распространяла сферу
применения закона на определённые договоры с иностранными государствами, в то
время как заключительная статья ограничивала срок действия закона четырьмя
годами и связывала его с существованием нынешнего правительства. С опять же
характерным для него изменением тона Гитлер завершил речь вызовом своим
противникам:
«Поскольку правительство располагает явным большинством, число случаев, когда
в силу внутренней необходимости потребуется использовать закон, будет само по
себе ограниченным. Ввиду этого правительство национального возрождения тем
более настаивает на принятии закона. Оно предпочитает в любом случае чёткое
решение. Оно предоставляет партиям рейхстага возможность спокойного развития
Германии и намечающегося на этой основе в будущем взаимопонимания, но оно столь
же исполнено решимости и готово ответить на выражение неприятия и тем самым на
предупреждение о сопротивлении. Теперь решайте сами, господа депутаты, быть
миру или войне». [431]
Овации, зал стоя поёт «Германия, Германия превыше всего» – на этой ноте
оканчивается речь Гитлера, что символически предвещало, какими станут будущие
функции парламента. В атмосфере, которая благодаря расставленным повсюду
караулам СА и СС напоминала скорее осадное положение, фракции удалились на
трехчасовой перерыв совещаться. Перед зданием молодчики Гитлера в форме начали
скандировать хором: «Мы требуем закона о чрезвычайных полномочиях – иначе
клочья полетят!» [432]
Теперь все зависело от поведения партии Центра, её согласие должно было
обеспечить правительству необходимое для изменения конституции большинство. На
состоявшихся до того переговорах с лидером партии д-ром Каасом Гитлер сделал
различные заверения, которые касались прежде всего конкордата и в конце концов
«в качестве благодарности за благоприятное голосование партии Центра»
подготовить письмо, «касающееся отмены тех частей принятого после пожара
рейхстага декрета, которые нарушали гражданские и политические свободы
граждан»; оно должно было также содержать заявление о том, что закон будет
применяться только при определённых условиях. Кроме того, Гугенберг и Брюнинг
во время беседы вечером 21 марта договорились о том, что согласие партии Центра
будет зависеть от принятия статьи, гарантирующей гражданские и политические
свободы. Было условлено, что фракция ДНФП должна будет внести сформулированное
Брюнингом предложение.
Во время перерыва на совещании Брюнингу, однако, сообщили, что в рядах фракции
Немецкой национальной народной партии возникло серьёзное сопротивление плану
внесения дополнительной резолюции; внести её проект, как о том договорились,
будет невозможно. Фракция партии Центра заколебалась и стала вновь обсуждать
свою позицию. В то время как большинство выступало за одобрение предложения
правительства, часть членов фракции, прежде всего Брюнинг, страстно выступала
против всякой уступчивости, лучше, – крикнул он, – погибнуть со славой, чем
опуститься до позорного конца. В конце концов договорились всей фракцией
последовать за мнением большинства. Решающую роль сыграли при этом не только
традиционное приспособленчество партии и разлагающее воздействие Дня Потсдама,
но и отражавшее настрой павших духом людей мнение, что партия не в состоянии
воспрепятствовать принятию закона и даже что этот последний, в сочетании с
обещанным письмом, ещё действеннее заставит Гитлера соблюдать законность, чем
|
|
