| |
национал-социалистов у власти не только не встречало никакого сопротивления, но
ещё и горячо приветствовалось как надпартийный «национальный подъем».
Такова была схема мыслей и чувств, которая теперь единообразно вбивалась в
голову нации, ориентируя её в нужном направлении. В центре её стояла в
бесчисленных и порой доходящих до гротеска вариантах фигура «народного
канцлера», который, высоко вознесшись над спором партий и мелкими интересами,
радеет только о законности и благе нации. Теперь Геббельс сам взялся за
разработку этого образа во всё более оглушительной пропаганде, используя все
давление государственных рычагов. 13 марта Гинденбург подписал декрет о
назначении его главой «имперского министерства народного просвещения и
пропаганды», создание которого планировалось с самого начала, но откладывалось
из-за партнёров по коалиции. Тем самым Гитлер впервые нарушил все прежние
обещания сохранять состав кабинета неизменным. Новый министр урвал себе из
сферы компетенции своих коллег обширные полномочия, но вёл себя, однако, с
непринуждённой корректностью, которая выгодно отличалась от разухабистых манер
большинства упивавшихся победой коричневых вождей. В своей первой программной
речи перед представителями печати он заявил: «Создавая новое министерство,
правительство преследует цель не предоставлять народ самому себе. Нынешнее
правительство – это народное правительство… Новое министерство будет
информировать народ о намерениях правительства, чтобы достичь политического
единства народа и правительства». [422]
Создание нового министерства Гитлер не без иронии обосновал на заседании
правительственного кабинета перечнем предельно общих задач, выделив при этом,
например, необходимость подготовить население к решению вопроса о растительном
масле и жирах. Но никто из министров не задавал уточняющих вопросов и не
требовал объяснений, за считанные недели вся решимость консерваторов не дать
ему развернуться испарилась, что свидетельствует не только о тонко продуманной
сдержанности в использовании директивных компетенций, но и о гипнотической
энергии. Папен только услужливо поддакивал, Бломберг был полностью очарован
Гитлером, виртуозом по этой части, Гугенберг позволял себе от случая к случаю
пробормотать под нос выражения недовольства, а остальные были фактически не в
счёт. Задача, за которую на самом деле без промедления взялся Геббельс,
заключалась в подготовке первого мероприятия, которым новое государство должно
было заявить о своём характере и одновременно расчистить путь в психологическом
плане для запланированного закона о чрезвычайных полномочиях. Хотя для принятия
этого закона, задуманного как «смертельный удар» по системе парламентаризма,
Гитлер мог, ссылаясь на принятые после пожара рейхстага декреты, опять
прибегнуть к силе и арестовать столько депутатов от левых партий, сколько было
бы нужно для достижения необходимого большинства в две трети; такой вариант со
всеми расчётами действительно был доложен кабинету Фриком и обсуждался
участниками заседания [423] , но Гитлер имел возможность избрать и формально
корректный путь: попытаться заручиться поддержкой центристских партий. Гитлер
пошёл одновременно и по первому, и по второму пути, что было отнюдь не
случайным моментом, а характерной чертой тактического стиля захвата власти в
целом.
В то время как депутаты КПГ и СДПГ подвергались массивным запугиваниям, а
часть их была просто арестована, Гитлер откровенно обхаживал буржуазные партии,
напоминая, впрочем, и им в виде угрозы о неограниченных полномочиях, которыми
он располагал согласно принятому после пожара рейхстага декрету от 28 февраля.
Этим стремлением были продиктованы в тот период и выпячивание своей верности
интересам нации, обращение к христианской морали, торжественное преклонение
перед традициями, да и вообще стиль сугубо гражданского, солидного
государственного деятеля. Ухаживание Гитлера за буржуазией достигло своей
кульминации, полной помпезности и беспримерного магического воздействия на
настроения людей, в День Потсдама.
Это было одновременно первой, мастерски удавшейся пробой сил нового министра
пропаганды. Если 5 марта Геббельс провозгласил «днём пробуждения нации», то 21
марта, дату первого заседания рейхстага «третьего рейха», он объявил «днём
национального возрождения». Открыть его должен был торжественный
государственный акт в потсдамской гарнизонной церкви, над могилой Фридриха
Великого. Резиденция прусских королей с её строгой красотой вызывала
разнообразные ассоциации, созвучные потребности в национальном возрождении,
равно как и дата торжества: 21 марта было не только началом весны, но и тем
днём, когда Бисмарк в 1871 году открыл первый германский рейхстаг и
окончательно закрепил тем самым исторический поворот в развитии страны. Каждая
фаза, каждое действие церемонии были расписаны Геббельсом в «сценарии», который
санкционировал Гитлер. То, что так впечатляло и трогало душу: строгий порядок
марширующих колонн, ребёнок у дороги, протягивающий букет цветов, выстрелы из
лёгких мортир, вид белобородых ветеранов войн 1864, 1866 и 1871 годов, парад и
звучание органа – вся эта неотразимо действующая комбинация точного ритма и
уносящей с собой эмоциональности была плодом холодного и уверенно
распределяющего эффектные акценты планирования: «На таких крупных
государственных торжествах, – сделал себе пометку Геббельс после
предварительной инспекции „прямо на местности“, – важна мельчайшая деталь».
[424]
День открыли – весьма примечательный момент! – праздничные богослужения.
Вскоре после десяти часов из Берлина стали прибывать первые вереницы лимузинов,
прокладывая себе дорогу через запруженные народом улицы: Гинденбург, Геринг,
Папен, Фрик, депутаты рейхстага, руководство СА, генералы – старая и новая
Германия. На фасадах домов висели гирлянды и яркие ковры, множество гирлянд,
|
|
