еми же комплексами ненависти и бредовыми 
представлениями. И он до самого конца, всем нападкам вопреки, сохранит 
лояльность по отношению к «фюреру франконцев» и скажет уже во время войны, что 
хотя Дитрих Эккарт как-то и сказал, что Штрайхер кое в чём идиот, но обвинения 
в адрес «Штюрмера» [323] он разделить не может: «на деле Штрайхер еврея 
идеализировал». [324] 
 В противоположность этим личностям, придававшим партии, несмотря на все её 
стремление к массовости, узкий профиль и державшим её в тисках пошлости и 
обывательщины, капитан авиации Герман Геринг, последний командир легендарной 
эскадрильи истребителей Рихтхофена, привнёс в окружение Гитлера определённый 
светский акцент, олицетворявшийся до того одиноким, презрительно стоявшим выше 
всего этого антуража «Путци» Ханфштенглем. Этот жизнерадостный человек с широко 
расставленными ногами и зычным голосом был свободен от отталкивающих 
психологических черт, отличавших, как правило, гитлеровских приближённых; он 
пришёл в партию, потому что она обещала удовлетворить его потребность в 
вольности, активности и товариществе, а отнюдь не из-за, как он подчёркивал 
«идеологической чепухи». Он немало попутешествовал по свету, имел самые широкие 
связи и, появляясь со своей привлекательной женой-шведкой, словно бы открывал 
изумлённой партии глаза на то, что люди живут не только в Баварии. По своим 
авантюристическим наклонностям он был схож с Максом Эрвином фон 
Шойбнер-Рихтером, авантюристом с бурным прошлым и богатым даром устраивать 
выгодные закулисные сделки. Не в последнюю очередь именно благодаря его умению 
раздобыть денежные средства у Гитлера и не было в первые годы забот с 
материальным обеспечением своей активности, согласно записи в одном официальном 
документе, Шойбнер-Рихтеру удалось раздобыть «колоссальные суммы денег» [325] . 
Он был личностью, окутанной тайной, но при всём при том широко принимался в 
обществе, знал несколько языков и имел многочисленные связи среди 
промышленников, с королевским домом Виттельсбахов, с великим князем Кириллом и 
церковной знатью. Его влияние на Гитлера было огромным, и он был единственным 
из сподвижников Гитлера, погибших 9 ноября 1923 года у «Фельдхеррнхалле», кого 
тот считал незаменимым.
 Шойбнер-Рихтер входил в число тех немногих прибалтийских немцев, которые 
вместе с русскими эмигрантами-радикалами имели немалое влияние в рядах НСДАП в 
начальный период её становления. Гитлер потом шутливо заметит, что «Фелькишер 
беобахтер» тех лет следовало бы, собственно говоря, снабдить подзаголовком 
«Прибалтийское издание» [326] . Розенберг познакомился с Шойбнер-Рихтером ещё в 
Риге, когда, будучи молодым и не интересовавшимся политикой студентом, 
занимался Шопенгауэром, Рихардом Вагнером, проблемами архитектуры и индийским 
учением о мудрости. И только русская революция привела к тому, что у него 
создалась картина мира, носившая равно и антибольшевистские, и антисемитские 
краски, и источником представлений об ужасах, что перенял Гитлер, включая сюда 
и метафоры, частично явился и Розенберг, считавшийся в партии специалистом по 
России. В частности ему принадлежит, по всей вероятности, и тог тезис о 
тождественности коммунизма и всемирного еврейства, который этот – часто 
переоценивающийся по степени его влияния – «главный идеолог НСДАП» добавил к 
миропониманию Гитлера; надо полагать, он немало способствовал тому, что Гитлер 
снял своё первоначальное требование о возврате колоний и стал искать 
удовлетворения немецких притязаний на жизненное пространство на просторах 
России [327] . Но тут-то и разошлись пути между прагматичным, ориентировавшим 
идеологию исключительно на властные цели Гитлером и чудаковатым Розенбергом, 
защищавшим свои мировоззренческие постулаты с прямо-таки религиозной истовостью 
и начавшим, примешивая порой сюда разного рода фантазии, превращать их в 
идейные системы немыслимейшей абсурдности.
 Всего через год после провозглашения программы партия уже могла похвастаться 
немалыми успехами. В Мюнхене она провела более сорока мероприятий и почти 
столько же в земле Бавария. Были образованы или взяты под контроль местные 
организации в Штарнберге, Розенхайме и Ландсхуте, а также в Пфорцхайме и 
Штутгарте, число членов выросло за это время более чем в десять раз. О том, 
какое значение имела теперь партия внутри движения «фелькише», свидетельствует 
письмо, направленное в начале февраля 1921 года «братом Дитрихом» из 
«Мюнхенского ордена германцев» одному своему единомышленнику в Киле: «Покажите 
мне хоть одно место, – говорится в нём, – где в течение одного года Ваша партия 
провела бы 45 массовых митингов. Местная группа в Мюнхене насчитывает сегодня 
свыше 25 000 членов и около 45 000 сторонников. Насчитывает ли хоть одна из 
Ваших местных групп хотя бы примерно столько же?» Далее в письме говорится, что 
его автор связывался с братьями по ордену в Кёльне, Вильгельмсхафене и Бремене, 
«все считают…. что партия Гитлера – это партия будущего». [328] 
 Это восхождение идёт на фоне вступавших в силу, и все более воспринимавшихся 
как оскорбительные положений Версальского договора, быстро прогрессировавшего 
обесценивания денег и растущей экономической нужды. В январе 1921 года 
конференция союзников по репарациям принимает решение об общей сумме возмещения 
ущерба – 226 миллиардов марок золотом, которые страна обязана выплатить в 
течении сорока двух лет, и помимо этого о поставке в те же сроки 12 процентов 
германского экспорта. В ответ на это патриотические союзы, дружины самообороны 
жителей и НСДАП созвали в Мюнхене на площади Одеонсплац митинг протеста, в 
котором приняли участие 20 000 человек. Поскольку организаторы этого 
мероприятия отказались дать на нём слово Гитлеру, он, не долго думая, собрал на 
следующий вечер свой собственный митинг. Дрекслер и Федер, будучи людьми 
осмотрительными, считали, что тут уж он окончательно утратил меру и разум. По 
улицам разъезжали грузовики с флагами, громкоговорителями и спешно 
нарисованными плакатами, призывавшими жителей Мюнхена собраться 3 февраля в 
цирке «Кроне». Объяснялось, что