атских, на друзей и врагов, был честным, без затей, грубоватым, трезвым, 
осмотрительным и прямолинейным воякой, которого не отягощали угрызения совести; 
и хотя один из его соратников времён нелегальных интриг скажет, что туда, где 
он появлялся, он всегда «приносил жизнь», было, конечно, достаточно много 
случаев, когда приносил он и нечто совсем противоположное. Будучи с ног до 
головы практичным баварцем, он не страдал маниакальными идеологическими 
комплексами и всей своей беспокойной деловитостью, которую он быстро развивал 
повсюду, преследовал только одно – примат солдата в государстве. Руководствуясь 
этой целью, он создал и то особое отделение генерального штаба по пропаганде и 
слежке за политическими группами, по чьему поручению «доверенное лицо» Адольф 
Гитлер и посетил собрание ДАП. Как и почти все остальные, Рем был поражён 
ораторским гением начинающего агитатора, помог ему установить новые ценные 
контакты с политиками и военными и сам вступил в партию довольно рано, получив 
членский билет № 623.
 Командный инстинкт, привнесённый в партию людьми Рема, получил пёстрое 
обрамление в виде широкого применения политической символики и соответствующей 
атрибутики. Правда, знамя со свастикой не было изобретением Гитлера, как тот 
будет ложно утверждать в «Майн кампф», его придумал один из членов партии, 
зубной врач Фридрих Крон, для организационного собрания местной группы в 
Штарнберге в середине мая 1920 года, а ещё за год до этого он же рекомендовал в 
одной докладной записке использовать этот распространённый в лагере «фелькише» 
знак «как символ национал-социалистических партий» [304] . Собственный вклад 
Гитлера заключается и тут, опять же, не в том, что идея пришла ему в голову 
первому, а в том, что он моментально уловил силу психологического воздействия 
этого широко известного символа и стал последовательно внедрять его, включив 
свастику в партийный значок, ношение которого он сделал обязательным.
 Сходным образом обстояло дело и со штандартами, заимствованными им у 
итальянского фашизма и вручавшимися штурмовым отрядам как знаки боевого отличия.
 Гитлер ввёл «римское» приветствие, следил за правильностью в воинском 
отношении рангов и обмундирования и вообще придавал необыкновенное значение 
всем вопросам формального характера – режиссуре выходов, декоративным деталям, 
все более усложнявшемуся церемониалу освящения знамён, демонстрациям и парадам, 
вплоть до массовых спектаклей партийных съездов, где он дирижировал колоннами 
людей на фоне каменных колонн, щедро удовлетворяя тем самым и свой талант 
комедианта и свой талант архитектора. Немало времени потратил он, перелистывая 
старые журналы по искусству и роясь в геральдическом отделении Мюнхенской 
государственной библиотеки, в поисках изображения орла, который должен был быть 
воспроизведён на официальной печати партии. И свой первый циркуляр в качестве 
председателя НСДАП от 17 октября 1921 года он посвящает подробнейшему изложению 
партийной символики и обращает внимание руководства местных партийных групп на 
то, чтобы «самым строжайшим образом пропагандировать ношение партийного значка 
(партийной кокарды). Неукоснительно требовать от всех членов везде и всегда 
появляться с партийным значком. С евреями, которым это не понравится, 
обходиться тут же на месте безо всякой жалости». [305] 
 Сочетание церемониальных и грубо террористических форм определит с самого 
раннего начала, каким бы жалким оно ни было, становление партии и окажется 
наиболее эффективным рекламным трюком Гитлера. Дело в том, что тут возвращались 
в современном облике традиционные элементы, придававшие в Германии популярность 
в политике, – в виде народного увеселения и эстетизированного представления, 
грубые приёмы которого отнюдь не отталкивали от него, а, напротив, придавали 
ему масштаб фатальной серьёзности – во всяком случае, оно казалось более 
соответствовавшим историческому моменту, нежели лжеделовитость обычной 
партийной суеты.
 Однако плюсом НСДАП было ещё и то, что выступала она как национальная партия, 
не претендующая на какую-либо исключительность в обществе, что было присуще 
всем прежним национальным партиям. Будучи свободной от сословных предрассудков, 
она порвала с традицией, согласно которой истинно патриотические взгляды 
являются как бы преимущественным правом знати и только люди с состоянием и 
образованием имеют отечество; она же была и национальной, и плебейской 
одновременно, грубой и готовой нанести удар, она породнила национальную идею с 
улицей. У буржуазии, видевшей до того в лице масс исключительно элемент 
социальной угрозы и выработавший преимущественно оборонительные рефлексы, здесь,
 казалось, впервые появился агрессивный авангард. «Нам нужна сила для нашей 
борьбы, – не уставал повторять Гитлер. – пусть другие нежутся (!) в своих 
клубных креслах, мы же будем влезать на столы в пивной» [306] . Многим, даже 
если они и не следовали за ним, этот театральный демагог, завораживающий массы 
в пивных залах и цирковых шатрах, казался именно тем человеком, который владеет 
техникой усмирения и покорения масс.
 Эта деловая активность оставляла позади всех конкурентов, он был всё время в 
пути, его принцип гласил: каждые восемь дней – массовый митинг. В перечне 
сорока восьми мероприятий партии, проведённых с ноября 1919 года по ноябрь 1920 
года, на тридцати одном он фигурирует как выступающий. Уже сам все ускоряющийся 
темп этих выступлений отражает лихорадочный характер его встреч с массами. 
«Господин Гитлер… впал в такую ярость и так кричал, что сзади мало чего можно 
было понять», – свидетельствует один из слушателей. А в одной афише, извещавшей 
о его выступлении в мае 1920 года он уже называется «блестящим оратором», так 
что слуш