Англии и Соединенных Штатов, был заглушен на заре германской канонадой. Злые не 
всегда умны – так же, как диктаторы не всегда правы.
      Нельзя закончить этот рассказ, не упомянув об ужасной политике, принятой 
Гитлером по отношению к его новым врагам и проводившейся в обстановке 
смертельной борьбы на обширных бесплодных или опустошенных землях и в условиях 
ужасной зимы. На совещании 14 июня 1941 года он отдал устные приказы, которые в 
значительной степени определили поведение германской армии по отношению к 
русским войскам и населению и привели к множеству жестоких и варварских 
поступков. Согласно документам Нюрнбергского процесса, генерал Гальдер показал:
      
      «Перед нападением на Россию фюрер созвал совещание всех командующих и лиц,
 связанных с верховным командованием, по вопросу о предстоящем нападении на 
Россию. Я не могу припомнить точной даты этого совещания... На этом совещании 
фюрер заявил, что методы, используемые в войне против русских, должны 
отличаться от методов, применяемых против Запада... Он сказал, что борьба между 
Россией и Германией – это русская борьба. Он заявил, что, поскольку русские не 
подписали Гаагской конвенции, в обращении с их военнопленными не следует 
придерживаться статей этой конвенции... Он также сказал, что так называемые 
комиссары не должны рассматриваться как военнопленные»[28]. 
      
      Кейтель в свою очередь заявил:
      
      «Гитлер упирал главным образом на то, что это решающая битва между двумя 
идеологиями и что этот факт исключает возможность применения в этой войне (с 
Россией) методов, которые были известны нам, военным, и которые считались 
единственно правильными согласно международному праву» 
      
      В пятницу вечером, 20 июня, я выехал один в Чекерс. Я знал, что нападение 
Германии на Россию является вопросом дней, а может быть, и часов. Я намеревался 
выступить в субботу вечером по радио с заявлением по этому вопросу. Разумеется, 
мое выступление должно было быть составлено в осторожных выражениях, тем более 
что в этот момент Советское правительство, в одно и то же время высокомерное и 
слепое, рассматривало каждое наше предостережение просто как попытку 
потерпевших поражение увлечь за собой к гибели и других. Поразмыслив в машине, 
я отложил свое выступление до вечера воскресенья, когда, как я думал, все 
станет ясным. Таким образом, суббота прошла в обычных трудах.
      За пять дней до этого, 15 июня, я послал президенту Рузвельту следующую 
телеграмму:
      
      Бывший военный моряк – президенту Рузвельту 
      «Судя по сведениям из всех источников, имеющихся в моем распоряжении, в 
том числе и из самых надежных, в ближайшее время немцы совершат, повидимому, 
сильнейшее нападение на Россию. Главные германские армии дислоцированы на всем 
протяжении от Финляндии до Румынии, и заканчивается сосредоточение последних 
авиационных и танковых сил. 
      Карманный линкор «Лютцов», высунувший вчера свой нос из Скагеррака и 
моментально торпедированный самолетами нашей береговой авиации, вероятно, 
направлялся на север, чтобы укрепить военноморские силы на арктическом фланге. 

      Если разразится эта новая война, мы, конечно, окажем русским всемерное 
поощрение и помощь, исходя из того принципа, что враг, которого нам нужно 
разбить, – это Гитлер. Я не ожидаю какойлибо классовой политической реакции 
здесь и надеюсь, что германорусский конфликт не создаст для Вас никаких 
затруднений». 
      
      Американский посол, проводивший уикэнд у меня, привез ответ президента 
на мое послание. Президент обещал, что, если немцы нападут на Россию, он 
немедленно публично поддержит «любое заявление, которое может сделать 
премьерминистр, приветствуя Россию как союзника». Уайнант передал устно это 
важное заверение.
      Когда я проснулся утром 22 июня, мне сообщили о вторжении Гитлера в 
Россию. Уверенность стала фактом. У меня не было ни тени сомнения, в чем 
заключаются наш долг и наша политика. Не сомневался я и в том, что именно мне 
следует сказать. Оставалось лишь составить заявление. Я попросил немедленно 
известить, что в 9 часов вечера я выступлю по радио. В этот момент ко мне в 
спальню вошел с подробными известиями генерал Дилл, поспешивший ко мне из 
Лондона. Немцы вторглись в Россию на широчайшем фронте, застигли на аэродромах 
врасплох значительную часть советской авиации и, повидимому, двигались вперед 
с огромной быстротой и стремительностью.
      Начальник имперского генерального штаба добавил:
      
      «Я полагаю, что они огромными массами будут попадать в окружение». 
      
      Весь день я работал над своим заявлением. Я не имел времени 
проконсультироваться с военным кабинетом, да в этом и не было необходимости. Я 
знал, что в этом вопросе мы все мыслим одинаково. Иден, лорд Бивербрук и сэр 
Стаффорд Криппс – он покинул Москву 10 июня – также находились со мной в 
течение всего дня.
      В данной связи может представить интерес рассказ моего личного секретаря 
Колвилла, дежурившего эту субботу и воскресенье в Чекерсе.