высаживались в Салониках до тех пор, пока не сможет быть осуществлена высадка 
войск достаточной численности для проведения наступательных операций. По 
получении этой телеграммы начальники штабов телеграфировали 17 января, что не 
может быть и речи о навязывании грекам нашей помощи. Вследствие этого мы 
изменили свою точку зрения относительно ближайшего будущего и решили начать 
наступление на Бенгази, одновременно создавая в дельте Нила максимально сильный 
стратегический резерв.
      В соответствии с этим 21 января начальники штабов указали Уэйвеллу, что 
теперь захват Бенгази приобретает первостепенное значение. Они считали, что, 
если Бенгази превратится в сильно укрепленную военноморскую и авиационную базу,
 можно будет отказаться от сухопутных коммуникаций и сберечь тем самым людей и 
транспорт.
      Они также настаивали, чтобы он как можно скорее захватил Додеканезы, и 
особенно остров Родос, дабы предупредить прибытие германской авиации, которая 
впоследствии могла бы угрожать нашим коммуникациям с Грецией и Турцией, а также 
чтобы он создал стратегический резерв из четырех дивизий, которые были бы 
наготове для оказания помощи этим двум странам.
      
      Премьерминистр – генералу Уэйвеллу 
      26 января 1941 года 
      «...Получаемые мною со всех сторон сведения не оставляют у меня никаких 
сомнений в том, что немцы уже в настоящий момент закрепляются на болгарских 
аэродромах и производят все необходимые приготовления к операциям против Греции.
.. Мы должны ожидать ряда чрезвычайно тяжелых, сокрушительных ударов на 
Балканах, а возможно, и общего подчинения Балканских стран планам Германии. Чем 
сильнее будут стратегические резервы, которые Вы можете создать в дельте Нила, 
и чем активнее будет осуществляться подготовка для переброски их в Европу, тем 
больше будет шансов на благоприятный исход». 
      
      Затем я ответил также генералу Смэтсу.
      
      Премьерминистр – генералу Смэтсу 
      12 января 1941 года 
      «...Что бы ни случилось на Балканах, итальянская армия в Абиссинии, 
вероятно, может быть уничтожена. Если это случится, то все войска, которые 
могут оказаться полезными, должны быть переброшены из Кении в Средиземноморский 
район. Я надеюсь, что армия ЮжноАфриканского Союза будет там к моменту летних 
боев. Вокруг мыса Доброй Надежды непрерывно направляются очень крупные 
подкрепления...» 
      
      
Глава вторая
Война расширяется 
      
      С наступлением нового года между мною и президентом Рузвельтом 
установились более тесные связи.
      10 января ко мне на Даунингстрит явился господин с высочайшими 
полномочиями. Из Вашингтона были получены телеграммы, в которых указывалось, 
что он является ближайшим доверенным лицом и личным представителем президента. 
Поэтому я распорядился, чтобы по прибытии в аэропорт его встретил Брендан 
Брэкен и чтобы на следующий день мы позавтракали вместе. Так я встретился с 
Гарри Гопкинсом, этим необыкновенным человеком, который уже сыграл и должен был 
играть впредь большую, а подчас и решающую роль во всем ходе войны. В его 
хрупком и болезненном теле горела пылкая душа. Это был разрушающий маяк, 
который освещал своими лучами путь к гавани великим флотам. Он обладал также 
даром язвительного юмора. Я всегда наслаждался его обществом, в особенности 
когда дела шли плохо. Иногда он умел быть очень неприятным и говорить жестокие 
и горькие слова. Опыт моей жизни учил и меня делать то же самое в случае 
необходимости.
      Во время нашей первой встречи мы провели вместе около трех часов, и я 
вскоре оценил динамичность его характера и огромную важность порученной ему 
миссии. Он прибыл в Лондон в период самых ожесточенных бомбежек, и мы были 
озабочены необходимостью решить множество проблем местного характера. Но для 
меня было ясно, что это был посланник президента, миссия которого имела 
колоссальное значение для самого нашего существования. С горящими глазами, 
сдерживая затаенную страсть, он тихо сказал:
      
      «Президент твердо решил, что мы должны выиграть войну вместе. Не 
заблуждайтесь на этот счет. Он послал меня сюда, чтобы сообщить вам, что он 
будет поддерживать вас любой ценой и любыми средствами, чего бы это ни стоило 
ему лично. На свете нет таких вещей, которых он не сделает, если только это в 
пределах человеческих сил». 
      
      Всякий, кому приходилось сталкиваться с Гарри Гопкинсом в течение этой 
длительной борьбы, подтвердит то, что я сказал о его выдающихся личных 
качествах. Начиная с этого момента, между нами установилась дружба, стойко 
выдержавшая все испытания и потрясения. Он был самым верным и совершенным 
звеном связи между президентом и мной. Но, что гораздо важнее, он в течение 
нескольких лет был главной опорой и вдохновителем самого Рузвельта. Вместе эти 
два человека, один – подчиненный и не занимавший какоголибо официального поста,