ь не только легкие вопросы. Последние часто разрешаются сами собой. Именно 
когда чаша весов колеблется, когда обстановка не ясна, возникает возможность 
принятия решений, которые могут спасти мир. Поскольку мы сами поставили себя в 
это ужасное положение 1939 года, было жизненно важно опереться на более широкую 
надежду.
      В 1939 г. предотвратить войну (или хотя бы отодвинуть) мог только союз 
Англии и Франции с СССР. Однако при переговорах между ними весной и летом 1939 
г. возник кризис доверия. Западные державы, не желая связывать себя какимилибо 
обязательствами по отношению к СССР, стремились навязать нашей стране 
неравноправное соглашение, взвалив всю тяжесть военных действий на Советский 
Союз. Советская сторона стояла за конкретные и реальные обязательства каждого 
участника соглашения и не шла на подписание деклараций общего типа (хотя и они 
в тот период могли отрезвляюще подействовать на агрессора). Обе стороны 
недооценивали опасность фашизма для каждой из них. В результате переговоры 
зашли в тупик. Оставшись в одиночестве, СССР принял предложение Германии 
заключить пакт о ненападении совместно с секретным протоколом, в котором 
ставился предел германскому продвижению на Восток. Это был реалистический ход, 
продиктованный политическим цейтнотом в условиях стремительно надвигавшейся 
угрозы войны.
      Даже сейчас невозможно установить момент, когда Сталин окончательно 
отказался от намерения сотрудничать с западными демократиями и решил 
договориться с Гитлером. В самом деле, представляется вероятным, что такого 
момента вообще не было. Опубликование американским государственным 
департаментом массы документов, захваченных в архивах германского министерства 
иностранных дел, познакомило нас с рядом доселе неизвестных фактов. Повидимому,
 чтото произошло еще в феврале 1939 года. Это, впрочем, почти наверняка было 
связано с проблемами торговли, на которых сказывался статут Чехословакии после 
Мюнхена и которые требовали обсуждения между двумя странами. Включение 
Чехословакии в рейх в середине марта осложнило эти проблемы. У России были 
контракты с чехословацким правительством на поставки оружия заводами «Шкода». 
Какова должна быть судьба этих контрактов теперь, когда заводы «Шкода» стали 
германским арсеналом?
      17 апреля статссекретарь германского министерства иностранных дел 
Вайцзекер записал, что русский посол посетил его в этот день впервые со времени 
вручения им верительных грамот почти за год до этого. Он спросил о контрактах 
заводов «Шкода». Вайцзекер ответил, что «нельзя сказать, чтобы для поставок 
военных материалов в Советскую Россию создавалась сейчас благоприятная 
атмосфера в связи с сообщениями о заключении русскоанглофранцузского 
воздушного пакта и тому подобное». В ответ на это советский посол перешел сразу 
от торговли к политике и спросил статссекретаря, что он думает о 
германорусских отношениях. Вайцзекер ответил, что, как ему кажется, «русская 
печать в последнее время не полностью разделяет антигерманский тон американских 
и некоторых английских газет». На это советский посол сказал:
      «Идеологические разногласия почти не отразились на русскоитальянских 
отношениях, и они не обязательно должны явиться препятствием также для Германии.
 Советская Россия не воспользовалась нынешними трениями между западными 
демократиями и Германией в ущерб последней, и у нее нет такого желания. У 
России нет причин, по которым она не могла бы поддерживать с Германией 
нормальные отношения. А нормальные отношения могут делаться все лучше и 
лучше»[39].
      Мы должны считать этот разговор многозначительным, в особенности ввиду 
одновременных переговоров в Москве между английским послом и Литвиновым и ввиду 
официального советского предложения от 17 апреля о заключении тройственного 
союза с Великобританией и Францией. Это было первым явным признаком сдвига в 
позиции России. С тех пор началась «нормализация» отношений с Германией, 
которая шла абсолютно параллельно переговорам о тройственном союзе против 
германской агрессии.
      Если бы, например, по получении русского предложения Чемберлен ответил: 
«Хорошо. Давайте втроем объединимся и сломаем Гитлеру шею», или чтонибудь в 
этом роде, парламент бы его одобрил, Сталин бы понял, и история могла бы пойти 
по иному пути. Во всяком случае, по худшему пути она пойти не могла.
      4 мая я комментировал положение следующим образом:
      
      «Самое главное – нельзя терять времени. Прошло уже десять или двенадцать 
дней с тех пор, как было сделано русское предложение. Английский народ, который,
 пожертвовав достойным, глубоко укоренившимся обычаем, принял теперь принцип 
воинской повинности, имеет право совместно с Французской Республикой призвать 
Польшу не ставить препятствий на пути к достижению общей цели. Нужно не только 
согласиться на полное сотрудничество России, но и включить в союз три 
Прибалтийских государства – Литву, Латвию и Эстонию. Этим трем государствам с 
воинственными народами, которые располагают совместно армиями, насчитывающими, 
вероятно, двадцать дивизий мужественных солдат, абсолютно необходима 
дружественная Россия, которая дала бы им оружие и оказала другую помощь. 
      Нет никакой возможности удержать Восточный фронт против нацистской 
агрессии без активного содействия России. Россия глубоко заинтересована в том, 
чтобы помешать замыслам Гитлера в Восточной Европе. Пока еще может существовать 
возможность сплотить все государства и народы от Балтики до Черного моря в 
единый прочный фронт против нового преступления или вторжения. Если подобный 
фронт был бы создан со всей искренностью при помощи решительных и дейст