глийского правительства.
      Фейлинг уже опубликовал все имеющиеся записи бесед между Чемберленом и 
Гитлером. Главный вывод, который мы можем сделать из его рассказа, следующий: 
«Несмотря на суровость и беспощадность, которые, как мне казалось, я прочел на 
его лице, у меня сложилось впечатление, что это – человек, на слово которого 
можно положиться»[27]. На деле, как мы видели, Гитлер уже несколькими месяцами 
раньше предрешил и подготовил вторжение в Чехословакию, которое ожидало лишь 
последнего сигнала. По возвращении в Лондон в субботу 17 сентября 
премьерминистр созвал заседание кабинета. К этому времени лорд Ренсимен 
вернулся в Лондон, и его доклад, конечно, был выслушан с вниманием. Все это 
время Ренсимен был нездоров, а вследствие огромного напряжения, которого 
требовала от него его миссия, он сильно похудел. Теперь он рекомендовал 
«политику немедленных и решительных действий», а именно – «передачу Германии 
районов с преимущественно немецким населением». Это предложение, по крайней 
мере, имело то достоинство, что оно было просто.
      И премьерминистр, и лорд Ренсимен были убеждены, что только уступка 
Судетской области Германии может заставить Гитлера отказаться от вторжения в 
Чехословакию. У Чемберлена от встречи с Гитлером осталось сильное впечатление, 
«что последний в боевом настроении». Английский кабинет придерживался также 
мнения, что у французов не было боевого духа. Поэтому не могло быть и речи о 
сопротивлении требованиям, которые Гитлер предъявлял чехословацкому государству.
 Некоторые министры нашли утешение в разговорах о «праве на самоопределение», 
«праве национального меньшинства на справедливость»; возникла даже склонность 
«стать на сторону слабого против грубых чехов».
      Теперь было необходимо согласовать отступление с французским 
правительством. 18 сентября Даладье и Боннэ приехали в Лондон. Чемберлен в 
принципе уже решил принять требования Гитлера, которые были ему изложены в 
Берхтесгадене. Оставалось только сформулировать предложения, которые английские 
и французские представители в Праге должны были вручить чешскому правительству. 
Французские министры привезли ряд проектов предложений, которые, бесспорно, 
были составлены более искусно. Они не поддерживали идею плебисцита, потому что, 
по их мнению, это могло бы вызвать требование новых плебисцитов в словацких и 
русинских районах. Они выступали за прямую передачу Судетской области Германии. 
Французские министры добавили, однако, что английскому правительству совместно 
с Францией и с Россией, с которой они не консультировались, следует 
гарантировать новые границы изувеченной Чехословакии. Английский и французский 
кабинеты были в то время похожи на две стиснутые перезрелые дыни, в то время 
как больше всего был нужен блеск стали. В одном они были все согласны – с 
чехами не нужно консультироваться. Их нужно поставить перед совершившимся 
фактом решения их опекунов. С младенцами из сказки, брошенными в лесу, обошлись 
не хуже.
      Передавая свое решение, или, вернее, ультиматум, чехам, Англия и Франция 
заявили:
      
      «Французское и английское правительства понимают, какой великой жертвы 
ожидают от Чехословакии. Они сочли своим долгом откровенно изложить совместно 
условия, абсолютно необходимые для безопасности... Премьерминистр должен 
возобновить переговоры с Гитлером не позднее среды, а если возможно, то и 
раньше. Мы поэтому считаем, что должны просить вашего скорейшего ответа». 
      
      Предложения, включавшие немедленную передачу Германии всех районов 
Чехословакии, где процент немцев среди населения составлял больше половины, 
были таким образом, вручены чехословацкому правительству во второй половине дня 
19 сентября.
      В 2 часа ночи на 21 сентября английский и французский посланники в Праге 
посетили президента Бенеша, чтобы фактически уведомить его о том, что нет 
надежды на арбитраж на основе германочехословацкого договора 1925 года, и 
чтобы призвать его принять англофранцузские предложения, «прежде чем вызвать 
ситуацию, за которую Франция и Англия не могут взять на себя ответственность». 
Французское правительство, по крайней мере, достаточно стыдилось этого 
уведомления и предложило своему посланнику сделать его только в устной форме. 
Под этим нажимом чешское правительство приняло 21 сентября англофранцузские 
предложения.
      В тот же день, 21 сентября, я передал в печать в Лондон следующее 
заявление о кризисе:
      
      «Расчленение Чехословакии под нажимом Англии и Франции равносильно полной 
капитуляции западных демократий перед нацистской угрозой применения силы. Такой 
крах не принесет мира или безопасности ни Англии, ни Франции. Наоборот, он 
поставил эти две страны в положение, которое будет становиться все слабее и 
опаснее. Одна лишь нейтрализация Чехословакии означает высвобождение 25 
германских дивизий, которые будут угрожать Западному фронту; кроме того, она 
откроет торжествующим нацистам путь к Черному морю. Речь идет об угрозе не 
только Чехословакии, но и свободе и демократии всех стран. Мнение, будто можно 
обеспечить безопасность, бросив малое государство на съедение волкам, – роковое 
заблуждение. Военны