слышав о ней впервые, наши офицеры расхохотались, но впоследствии 
мудрость этой формулы стала очевидной и ее признали. Это, бесспорно, должно 
быть правилом, все же остальные большие дела должны быть соответствующим 
образом подчинены этому соображению. Несоблюдение этого простого правила 
приводит к путанице и к бесплодности действий, и впоследствии положение почти 
всегда оказывается значительно хуже, чем оно могло бы быть.
      Лично мне не стоило особого труда придерживаться этого правила еще 
задолго до того, как оно было провозглашено. Я все время думал о той страшной 
Германии, которую я видел в действии в 1914 – 1918 годы и которая неожиданно 
вновь обрела свою военную мощь, тогда как союзники, едва уцелевшие в то время, 
ныне ошеломленно сидели сложа руки. Поэтому я всеми способами и при любом 
удобном случае старался использовать свое влияние на палату общин, а также на 
отдельных министров, призывая активизировать наши военные приготовления и 
привлечь к себе союзников в интересах того, что вскоре должно было стать общим 
делом.
      Разными способами я старался добиться ясного понимания соотношения 
английских и немецких вооружений. Я потребовал созыва специального закрытого 
заседания парламента. На это последовал отказ под тем предлогом, что это 
«вызвало бы излишнюю тревогу». Я почти не получил никакой поддержки. Печать 
всегда неприязненно относится к закрытым парламентским заседаниям. Затем 20 
июля 1936 года я спросил премьерминистра, не согласится ли он принять 
делегацию членов Тайного совета и еще нескольких лиц, чтобы выслушать их мнение 
о сложившейся обстановке. Лорд Солсбери потребовал, чтобы на это совещание была 
также допущена делегация от палаты лордов. Согласие было получено. Хотя я лично 
обратился к Эттли и сэру Арчибальду Синклеру, лейбористская и либеральная 
партии отказались выделить своих представителей. 28 июля мы были приняты 
Болдуином, лордом Галифаксом и сэром Томасом Инскипом[14] в кабинете 
премьерминистра в здании палаты общин. Вместе со мной были видные деятели 
консервативной партии и беспартийные деятели. Нас представил сэр Остин 
Чемберлен. Наше совещание продолжалось два дня, по тричетыре часа в день. Я 
всегда говорил, что Болдуин умел хорошо слушать. Казалось, он слушал нас с 
величайшим интересом и вниманием. С ним было несколько членов Комитета 
имперской обороны. В первый день я открыл обсуждение, выступив с речью, 
продолжавшейся час с четвертью.
      Закончил я следующими словами:
      
      «Вопервых, мы стоим перед лицом величайшей опасности и самых критических 
обстоятельств за всю нашу историю. Вовторых, мы можем надеяться разрешить нашу 
проблему, лишь действуя совместно с Французской Республикой. Союз британского 
флота и французской армии с их объединенными воздушными силами, действующими с 
баз, расположенных вблизи французской и бельгийской границ, а также все то, за 
что стоят Англия и Франция, служит таким сдерживающим средством, от которого 
может зависеть спасение. Так или иначе, на это можно возлагать наибольшие 
надежды. 
      Переходя к деталям, мы должны устранять все, что мешает росту наших сил. 
Мы, конечно, не можем предусмотреть все возможные опасности. Мы должны 
сосредоточить внимание на главном и пострадать в другом. 
      ...Говоря еще более конкретно, мы должны ускорить развитие нашей авиации, 
оказывая ей предпочтение по сравнению со всем остальным. Любой ценой мы должны 
привлечь цвет нашей молодежи в авиацию, какие бы стимулы для этого ни 
потребовались. Мы должны использовать все источники, все средства. Мы должны 
ускорить и упростить наше производство самолетов, расширить его и, не колеблясь,
 заключить с Соединенными Штатами и другими странами контракты на возможно 
большее количество авиационных материалов и всевозможного оборудования. Нам 
грозит такая опасность, какой мы еще не знали до сих пор, – подобная опасность 
не грозила нам даже в разгар подводной войны (1917 год)... 
      Одна мысль угнетает меня: месяцы быстро текут. Если мы слишком долго 
будем откладывать мероприятия по укреплению нашей обороны, большая сила может 
помешать нам завершить этот процесс». 
      
      Министры чрезвычайно внимательно отнеслись к нашим грозным 
предупреждениям, но только после парламентских каникул, 23 ноября 1936 года, 
Болдуин пригласил всех нас на совещание, где нам должны были сделать 
обоснованное заявление по поводу обстановки в целом. Сэр Томас Инскип выступил 
с откровенным и толковым сообщением, в котором не скрыл от нас серьезности 
положения. В сущности он сказал, что наши подсчеты и, в частности, мои 
заявления по этому поводу рисовали слишком мрачные перспективы. Он сказал также,
 что предпринимаются большие усилия (так это в действительности и было), дабы 
вернуть утраченные позиции, но нет причин, которые оправдывали бы принятие 
правительством чрезвычайных мер, и что подобные меры неизбежно нарушили бы всю 
промышленную жизнь страны, вызвали бы серьезную тревогу и вскрыли бы все 
существующие недостатки, но что в возможных пределах предпринимается все 
необходимое. В ответ на это сэр Остин Чемберлен выразил наше общее мнение, 
заявив, что наша тревога не исчезла и что мы отнюдь не удовлетворены. С этим мы 
и ушли.
      Не могу спорить, можно ли было еще тогда, то есть в конце 1936 года, 
выправить положение. Однако можно и нужно было добиться гораздо большего ценой 
напряженных усилий. Нечего и говорить, что самый факт и последствия таких 
усилий оказали бы огромное воздействие на Германию, если не на самого Гитлера. 
Важнейший факт заключался в том, что немцы опередили нас как в авиации, так и в 
военном производстве, если даже учесть наши сравнительно меньшие военные 
потребности, а также то, что мы были вправе