еждала рядовых англичан утешаться мыслью, что «в конце концов немцы 
лишь возвратились в свою собственную страну. Что бы мы чувствовали, если бы нас 
не пускали в течение десяти или пятнадцати лет ну, скажем, в Йоркшир?» Никто 
даже не отметил, что исходные рубежи, откуда германская армия могла начать 
вторжение во Францию, оказались теперь вынесенными вперед на сотню миль. Факты, 
показывающие всем странам Малой Антанты и всей Европе, что Франция не будет 
сражаться и что Англия будет удерживать ее даже в том случае, если Франция 
захочет вступить в борьбу, ни у кого не вызвали беспокойства. Этот эпизод 
укрепил власть Гитлера над рейхом, поставил в смешное положение генералов, 
которые до тех пор старались сдерживать его, и бросил в то же время позорящую 
тень на их патриотизм.
      Я все еще надеялся, что обращение Франции к Лиге Наций приведет к 
международному нажиму на Германию, с тем чтобы она выполнила решения Лиги.
      
      «Франция, – писал я 13 марта 1936 года, – обратилась к международному 
суду и требует справедливости. Если суд сочтет ее жалобу справедливой, но не 
сможет дать ей удовлетворение, окажется, что устав Лиги Наций – это обман, а 
коллективная безопасность – фикция. Если нельзя будет обеспечить законного 
удовлетворения обиженной стороны, вся доктрина международного права и 
сотрудничества, на которой основаны надежды на будущее, позорным образом рухнет.
 Она немедленно будет заменена системой союзов и группировок стран, лишенных 
всяких гарантий, помимо тех, которые может обеспечить им их сила. Если же Лига 
Наций могла бы заставить одну из самых могущественных стран в мире, которая 
оказалась агрессором, выполнить свои решения, тогда авторитет Лиги был бы 
поднят на такую высоту, что впредь Лига признавалась бы всеми верховной властью,
 способной разрешать и регулировать все споры между народами. В этом случае мы 
могли бы разом добиться осуществления наших самых сокровенных мечтаний». 
      
      Можно не сомневаться, что, если бы правительство его величества решило 
действовать твердо и смело через Лигу Наций, оно могло бы повести за собой 
объединенную Англию на решающую попытку предотвратить войну.
      Вопрос об оккупации Рейнской области не обсуждался вплоть до 26 марта. 
Промежуток был частично заполнен сессией Совета Лиги Наций, проходившей в 
Лондоне. В результате Германии предложили обратиться в Гаагский международный 
суд и изложить свои доводы против франкосоветского пакта, на который жаловался 
Гитлер, а также дать обещание не увеличивать свои войска в Рейнской области в 
ожидании дальнейших переговоров. Если Германия откажется выполнить эту 
последнюю просьбу, английское и итальянское правительства обязуются принять 
меры, вытекающие из их обязательств на основе Локарнского договора. Обещанию 
Италии нельзя было придавать большого значения. Муссолини уже установил тесный 
контакт с Гитлером. Германия чувствовала себя достаточно сильной, чтобы 
отвергнуть всякие условия, ограничивающие ее вооруженные силы в Рейнской 
области. Поэтому Иден настаивал на переговорах штабов Великобритании, Франции и 
Бельгии для того, чтобы изучить и заранее разработать любые совместные действия,
 которые могли бы оказаться необходимыми в будущем в соответствии с Локарнским 
договором. Молодой министр иностранных дел произнес смелую речь и увлек за 
собой палату. Сэр Остин Чемберлен и я пространно выступили в его поддержку.
      В своей речи я сказал:
      
      «Занятие Рейнской области имеет серьезное значение, поскольку это создает 
угрозу для Голландии, Бельгии и Франции. Я с тревогой слушал выступление 
министра иностранных дел, сообщившего, что немцы отказались даже воздержаться 
от строительства укреплений на время переговоров. Когда будет создана линия 
укреплений – а я полагаю, что это произойдет довольно скоро, – это бесспорно 
отразится на положении в Европе. Будет создан барьер, прикрывающий парадную 
дверь Германии, и это даст Германии возможность Предпринимать вылазки на Восток 
и на Юг через другие двери». 
      
      Все эти предсказания быстро сбылись одно за другим.
      После оккупации Рейнской области и создания линии укреплений против 
Франции стало ясно, что следующим шагом будет включение Австрии в состав 
германского рейха. История, начавшаяся с убийства канцлера Дольфуса в июле 1934 
года, имела вскоре логическое продолжение. Как нам теперь известно, германский 
министр иностранных дел Нейрат с поразительной откровенностью заявил 18 мая 
1936 года американскому послу в Москве Буллиту, что германское правительство не 
предусматривает никаких активных действий во внешней политике до тех пор, пока 
Рейнская область не будет освоена. Он заявил, что, пока на французской и 
бельгийской границах не будет создана германская линия обороны, германское 
правительство будет делать все возможное, чтобы предотвратить выступление 
нацистов в Австрии, и во всяком случае не будет это поощрять, и что оно будет 
вести себя спокойно в отношении Чехословакии.
      «Как только будут возведены наши укрепления, – сказал он, – и страны 
Центральной Европы поймут, что Франция не может вторгнуться на германскую 
территорию, все эти страны начнут придерживаться совершенно иных взглядов на 
свою внешнюю политику».
      21 мая 1936 года Гитлер, выступая в рейхстаге, заявил, что «у Германии 
нет никакого намерения или желания вмешиваться во внутренние дела Австрии, 
аннексировать Австрию или заключить соглашение об аншлюсе».
      11 июля 1936 года он подписал с австрийским правительством договор, 
обязавшись не оказывать никакого влияния на внутренние дела Австрии и, в 
частности, не оказывать активной поддержки австрийскому националсоциалистскому 
движению. Через пять дней после подписания этого соглашения 
националсоциалистской партии в Австрии были посланы секретные инструкции 
расширить и активизировать свою деятельность. Тем временем германский 
генеральный штаб, по приказу Гитлера, приступил к разработке военных планов 
оккупации Австрии, когда пробьет час.
      
Глава двенадцатая
Напряженная пауз