йшем совещании, на котором от Франции присутствовали Фланден и Лаваль, а 
от Италии – Муссолини и Сувич.
      Все были единодушны в том, что открытое нарушение торжественных договоров,
 ради которых миллионы людей отдали свои жизни, не может быть терпимо. Однако 
английские представители с самого начала дали понять, что они не считают 
возможным применение санкций в случае нарушения договора. Это, естественно, 
свело конференцию к одним словопрениям. Единогласно была принята резолюция, в 
которой говорилось, что с односторонними нарушениями договоров нельзя мириться. 
Резолюция призывала Совет Лиги Наций высказаться по поводу сложившейся ситуации.
 На второй день работы конференции Муссолини решительно поддержал это решение и 
весьма энергично высказался против агрессии какойлибо одной державы в 
отношении другой.
      Заключительная декларация конференции гласила:
      
      «Три державы, целью политики которых является коллективное поддержание 
мира в рамках Лиги Наций, единодушно признают необходимым противодействовать 
всеми возможными средствами всякому одностороннему отказу от договоров, который 
может поставить под угрозу мир в Европе, и будут с этой целью действовать в 
тесном и сердечном сотрудничестве». 
      
      Итальянский диктатор подчеркнул в своей речи слова «мир в Европе» и 
выдержал многозначительную паузу после слов «в Европе». Это ударение на 
«Европе» тотчас же привлекло внимание представителей английского министерства 
иностранных дел. Они навострили уши, отлично понимая, что, хотя Муссолини готов 
действовать заодно с Францией и Англией, чтобы помешать Германии 
перевооружиться, он оставляет за собой свободу действий в Африке, где может 
впоследствии предпринять любое выступление против Абиссинии, какое только ему 
заблагорассудится. Следует ли поднять этот вопрос? Об этом спорили в тот вечер 
чиновники министерства иностранных дел. Все так стремились заручиться 
поддержкой Муссолини против Германии, что было признано нежелательным делать 
ему в этот момент какиелибо предостережения относительно Абиссинии, которые, 
несомненно, вызвали бы у него сильнейшее раздражение. Поэтому этот вопрос не 
был поднят, он был обойден, и Муссолини решил – в известном смысле не без 
оснований, – что союзники молчаливо согласились с его заявлением и готовы 
предоставить ему свободу действий в отношении Абиссинии. Французы по этому 
поводу не высказались, и участники конференции разъехались.
      15 – 17 апреля Совет Лиги Наций рассмотрел заявление о нарушении 
Германией Версальского договора, выразившемся во введении всеобщей обязательной 
воинской повинности. В Совете были представлены следующие державы: Аргентина, 
Австрия, Великобритания, Чили, Чехословакия, Дания, Франция, Германия, Италия, 
Мексика, Польша, Португалия, Испания, Турция и СССР. Все эти державы голосовали 
за поддержку того принципа, что договоры не должны нарушаться путем 
односторонней акции. Решено было передать вопрос на обсуждение пленарного 
заседания ассамблеи Лиги. В то же самое время министры иностранных дел трех 
скандинавских стран – Швеции, Норвегии, Дании – и Голландии, глубоко 
обеспокоенные вопросом о равновесии военноморских сил в районе Балтики, также 
собрались и заявили о своей поддержке указанного принципа. Официальный протест 
против действий Германии заявили в общей сложности 19 государств. Но какую цену 
имели все их резолюции, если они не были подкреплены готовностью хотя бы одной 
из держав или какойлибо группы держав прибегнуть к силе даже в качестве самого 
крайнего средства!
      Лаваль не был склонен подходить к России с непоколебимым духом Барту. 
Однако Франция испытывала сейчас острую нужду в одном. Тем, кто принимал близко 
к сердцу жизнь Франции, казалось необходимым добиться прежде всего единодушной 
поддержки народом закона о двухгодичной воинской повинности, который был принят 
в марте лишь незначительным большинством. Только Советское правительство могло 
дать значительной части французов, питавших к нему чувство верности, разрешение 
оказать поддержку этому закону. Кроме того, во Франции ощущалось всеобщее 
стремление к возрождению старого союза или чегонибудь вроде этого. 2 мая 
французское правительство поставило свою подпись под франкосоветским пактом. 
Это был расплывчатый документ, гарантировавший взаимную помощь в случае 
возникновения агрессии. Срок действия пакта был определен в 5 лет.
      Чтобы добиться осязаемых политических результатов в стране, Лаваль нанес 
трехдневный визит в Москву, где был радушно принят Сталиным. Они вели долгие 
переговоры, из которых можно здесь воспроизвести один отрывок, нигде до сих пор 
не опубликованный. Сталин и Молотов, конечно, стремились прежде всего выяснить, 
какова будет численность французской армии на Западном фронте, сколько дивизий, 
каков срок службы. После того как с вопросами такого характера было покончено, 
Лаваль спросил:
      «Не можете ли вы сделать чтонибудь для поощрения религии и католиков в 
России? Это бы так помогло мне в делах с папой».
      «Ого! – воскликнул Сталин. – Папа! А у него сколько дивизий?»
      Мне не передавали, что ответил на это Лаваль, но он мог бы, конечно, 
упомянуть о тех легионах, которые не всегда можно узреть на парадах. Лаваль 
отнюдь не собирался связать Францию какимилибо точно сформулированными 
обязательствами, на которых Советы имеют обыкновение настаивать. И все же он 
добился того, что 15 мая было опубликовано заявление Сталина, в котором 
одобрялась политика национальной обороны, проводимая Францией с целью 
поддержания ее вооруженных сил на уровне, обеспечивающе