омическим интересам наших стран. Мы не сможем после 
войны закупать в Соединенных Штатах больше того, что мы будем экспортировать 
туда в зависимости от Ваших тарифов и интересов Вашей промышленной экономики. 
      Не только мы, англичане, терпели бы жестокие лишения, но и в Соединенных 
Штатах возникла бы массовая безработица в результате сокращения американского 
экспорта. 
      18. Кроме того, я считаю, что правительство и народ Соединенных Штатов 
едва ли сочтут, что принципы, которыми они руководствуются, требуют ограничения 
так великодушно обещанной нам помощи только таким вооружением или товарами, за 
которые можно немедленно заплатить. Вы можете быть уверены, что мы докажем свою 
готовность страдать и приносить величайшие жертвы нашему делу и что мы гордимся 
своей борьбой. Остальное мы с надеждой предоставляем решать Вам и Вашему народу,
 будучи уверенными, что Вы найдете средства и возможности, которые встретят 
одобрение и восхищение будущих поколений по обе стороны Атлантического океана. 
      19. Если, как я полагаю, Вы, гн президент, убеждены, что поражение 
нацистской и фашистской тирании в высшей степени важно для народа Соединенных 
Штатов и Западного полушария, то Вы расцените это письмо не как призыв о помощи,
 а как сообщение о минимальных мерах, которые необходимо принять для достижения 
общей цели». 
      
      Это письмо попало в руки нашего великого друга, когда он совершал 
плавание на американском военном корабле «Тускалуза» под ярким солнцем 
Карибского моря. С ним были только самые близкие ему люди. Гарри Гопкинс, 
которого я в то время не знал, рассказывал мне позже, что Рузвельт вновь и 
вновь перечитывал это письмо, сидя в одиночестве в своем кресле на палубе, и в 
течение двух дней казалось, что он не принял никакого определенного решения. Он 
был сосредоточен и молча размышлял.
      Результатом этих размышлений было поразительное решение. Никогда не могло 
быть и речи о том, что президент не знал, чего он хочет. Проблема, стоявшая 
перед ним, заключалась в том, как повести за собой страну и как убедить 
конгресс последовать его совету. По словам Стеттиниуса, президент еще в конце 
лета на заседании совещательного оборонного комитета по вопросам судоходства 
заявил, что «нет необходимости англичанам платить за суда, которые строятся для 
них в Соединенных Штатах, или нам одалживать им деньги для этой цели. Почему бы 
нам не отдавать им в аренду построенные суда на время чрезвычайного положения». 
Повидимому, эта мысль возникла в министерстве финансов, где министр Моргентау 
заставил над ней поработать своих юристов, особенно Оскара С. Кокса из штата 
Мэн. Оказалось, что на основании закона от 1892 года военный министр, «когда, 
по его мнению, это в интересах государства», может отдавать в аренду не более 
чем на пять лет собственность армии, если в ней не нуждается государство. 
Известны были случаи применения этого закона и передачи в аренду время от 
времени различного военного имущества.
      Таким образом, президент Рузвельт уже некоторое время размышлял над 
словом «аренда» и над идеей использования принципа аренды для удовлетворения 
английских нужд взамен политики предоставления займов на неопределенное время, 
которые скоро превысили бы все возможности выплаты. Теперь внезапно от всех 
этих размышлений перешли к решительным действиям, и был провозглашен славный 
принцип лендлиза.
      Президент вернулся с Карибского моря 16 декабря и на следующий же день 
сообщил о своем плане на прессконференции. Он привел простой пример:
      
      «Представьте себе, что загорелся дом моего соседа, а у меня на расстоянии 
400 – 500 футов от него есть садовый шланг. Если он сможет взять мой шланг и 
присоединить к своему насосу, то я смогу помочь ему потушить пожар. Что же я 
делаю? Я не говорю ему перед этой операцией: «Сосед, этот шланг стоил мне 15 
долларов, тебе нужно заплатить за него 15 долларов». Нет! Какая же сделка 
совершается? Мне не нужны 15 долларов, мне нужно, чтобы он возвратил мой шланг 
после того, как закончится пожар». 
      
      И далее:
      
      «Подавляющее большинство американцев ни минуты не сомневается, что 
наилучшая оборона для Соединенных Штатов заключается в успешной обороне самой 
Великобритании и что поэтому не только с точки зрения нашей исторической и 
прямой заинтересованности в спасении демократии во всем мире, но и с 
эгоистической точки зрения, с точки зрения американской обороны столь же важно 
для нас сделать все возможное для того, чтобы помочь Британской империи 
защищаться». 
      
      На этой основе был тотчас же подготовлен и внесен в конгресс знаменитый 
законопроект о лендлизе. Позже я охарактеризовал его в парламенте как «самый 
бескорыстный акт в истории какой бы то ни было страны». Как только конгресс 
принял его, он сразу же изменил всю картину. Он дал нам возможность на 
основании соглашения строить на длительный период грандиозные планы 
удовлетворения всех наших потребностей. Условий выплаты не ставилось. Даже не 
велось никакого формального счета ни в долларах, ни в фунтах стерлингов. То, 
что мы получили, отдавалось нам взаймы или в аренду потому, что наше упорное 
сопротивление гитлеровской тирании считалось жизненно важным для великой 
республики. По мнению президента Рузвельта, не доллары, а оборона Соединенных 
Штатов отныне должна была определять, куда будет направляться американское 
вооружение.
      Именно в этот момент, самый важный в его государственной деятельности, от 
нас ушел Филипп Лотиан. Он внезапно серьезно заболел и 12 декабря скончался. 
Мне сразу же пришлось заняться подбором преемника ему. Я считал, что наши 
отношения с Соединенными Штатами в то время требовали назначения такого посла, 
который был бы выдающейся национальной фигурой и государственным деятелем, 
сведущим во всех областях мировой политики. Удостоверившись, что мой канди