й 
опасаться миссии Криппса, так как нет оснований сомневаться в лояльном 
отношении к нам со стороны Советского Союза и так как не изменившееся 
направление советской политики в отношении Англии исключает возможность 
причинения вреда Германии или жизненным германским интересам. Здесь нет ни 
малейших признаков, которые побуждали бы считать, что последние успехи Германии 
вызывают у Советского правительства тревогу или страх перед Германией»[74]. 
      
      Падение Франции, разгром французских армий и уничтожение всякого 
противовеса на Западе должны были бы вызвать какуюто реакцию у Сталина, однако,
 казалось, ничто не предупреждало советских руководителей о серьезном характере 
опасности, грозившей им самим. 18 июня, когда поражение Франции стало полным, 
Шуленбург доносил:
      
      «Молотов пригласил меня сегодня вечером в свой кабинет и передал мне 
горячие поздравления Советского правительства по случаю блестящего успеха 
германских вооруженных сил»[75]. 
      
      Это было почти ровно за год до того, как те же самые вооруженные силы 
совершенно неожиданно для Советского правительства обрушили на Россию лавину 
огня и стали. Теперь нам известно, что спустя лишь четыре месяца, в том же 1940 
году, Гитлер окончательно решил развязать против Советов войну на истребление и 
начал долгую, широкую и скрытную переброску на Восток тех самых германских 
армий, которым были адресованы эти горячие поздравления[76].
      Однако мы правильнее понимали будущее, чем эти хладнокровные калькуляторы,
 и мы лучше, чем они сами, понимали, какая им угрожает опасность и каковы их 
интересы. Именно тогда я впервые лично обратился к Сталину.
      
      Премьерминистр – Сталину 
      25 июня 1940 года 
      «В настоящее время, когда лицо Европы меняется с каждым часом, я хочу 
воспользоваться случаем – принятием Вами нового посла его величества, чтобы 
просить последнего передать Вам от меня это послание. 
      Наши страны географически находятся на противоположных концах Европы, а с 
точки зрения их форм правления они, можно сказать, выступают за совершенно 
различные системы политического мышления. Но я уверен, что эти факты не должны 
помешать тому, чтобы отношения между нашими двумя странами в международной 
сфере были гармоничными и взаимно выгодными. 
      В прошлом – по сути дела в недавнем прошлом – нашим отношениям, нужно 
признаться, мешали взаимные подозрения; а в августе прошлого года Советское 
правительство решило, что интересы Советского Союза требуют разрыва переговоров 
с нами и установления близких отношений с Германией. Таким образом, Германия 
стала Вашим другом почти в тот самый момент, когда она стала нашим врагом. 
      Но с тех пор появился новый фактор, который, как я осмеливаюсь думать, 
делает желательным для обеих наших стран восстановление нашего прежнего 
контакта с тем, чтобы в случае необходимости мы могли консультироваться друг с 
другом по тем европейским делам, которые неизбежно должны интересовать нас 
обоих. В настоящий момент проблема, которая стоит перед всей Европой, включая 
обе наши страны, заключается в следующем: как будут государства и народы Европы 
реагировать на перспективу установления германской гегемонии над континентом. 
      Тот факт, что обе наши страны расположены не в самой Европе, а на ее 
оконечностях, ставит их в особое положение. Мы в большей степени, чем другие 
страны, расположенные не столь удачно, способны сопротивляться гегемонии 
Германии, и английское правительство, как Вам известно, безусловно, намерено 
использовать с этой целью свое географическое положение и свои огромные ресурсы.
 
      По существу, политика Великобритании сосредоточена на двух задачах: 
вопервых, спастись самой от германского господства, которое желает навязать 
нацистское правительство, и, вовторых, освободить всю остальную Европу от 
господства, которое сейчас устанавливает над ней Германия. 
      Только сам Советский Союз может судить о том, угрожает ли его интересам 
нынешняя претензия Германии на гегемонию в Европе, и если да, то каким образом 
эти интересы смогут быть наилучшим образом ограждены. Но я полагаю, что кризис, 
переживаемый ныне Европой, а по существу, и всем миром, настолько серьезен, что 
я вправе откровенно изложить Вам обстановку, как она представляется английскому 
правительству. Я надеюсь, что это обеспечит такое положение, что при любом 
обсуждении, которое Советское правительство может иметь с сэром С. Криппсом, у 
вас не будет оставаться никаких неясностей по поводу политики правительства его 
величества или его готовности всесторонне обсудить с Советским правительством 
любую из огромных проблем, возникших в связи с нынешней попыткой Германии 
проводить в Европе последовательными этапами методическую политику завоевания и 
поглощения». 
      
      Ответа, конечно, не последовало. Я и не ждал его. Сэр Стаффорд Криппс 
благополучно прибыл в Москву и даже имел официальную, холодную беседу со 
Сталиным.
      
Глава седьмая
Обратно во Францию 
(4 – 12 июня) 
      
      Когда выяснилось, как много людей удалось спасти из Дюнкерка, весь наш 
остров и вся империя вздохнули с облегчением. Чувство величайшей радости, 
граничившей с триумфом, охватило всех.
      Благополучное возвращение четверти миллиона солдат, цвета нашей армии, 
явилось как бы вехой в нашем странствовании сквозь годы поражений. Достижения 
Южной железной дороги и управления перевозок военного министерства, персонала 
портов в устье Темзы, и прежде всего Дувра, через которые прошли и затем были 
быстро распределены по всей стране более 200 тысяч человек, заслуживают высшей 
похвалы. Войска возвратились с одними винтовка