Сайду, губернатор Шеффлер, а позднее генерал Монклар - к алауитам, полковник 
Броссэ -в Джезире, полковник д'Эссар - в Хомс и полковник Олива-Роже - в 
Джебель-Друз, чтобы установить в этих пунктах французское представительство и 
наше влияние. 

Должен сказать, что население относилось к нашим действиям с горячим одобрением.
 Люди видели в "Свободной Франции" доблестные, достойные удивления рыцарские 
начала, которые отвечали их возвышенному представлению о Франции. Кроме того, 
население отлично понимало, что наше присутствие отдаляло от них опасность 
германского вторжения, вселяло уверенность в сферы экономической деятельности и 
ограничивало злоупотребления феодалов. Наконец, население не могло не 
взволновать наше великодушное заявление о предоставлении им независимости. 
Манифестации, подобные тем, какие имели место во время моего вступления в 
Дамаск и в Бейрут, повторились несколько дней спустя в Алеппо, в Латакии, в 
Триполи и во многих других городах и селениях этой прекрасной страны, где 
каждый пейзаж и каждое селение с их волнующей поэзией напоминали о событиях 
истории. 

Но если народные чувства были явно благоприятными для нас, то политики были 
более сдержанными. В этом отношении необходимо было в самом срочном порядке 
установить в каждом из государств правительство, способное взять на себя новые 
обязанности, которые мы собирались передать ему, в частности в области финансов,
 экономики и общественного порядка. Мы намеревались сохранить за Францией 
только ответственность за оборону, внешние сношения и за "общие интересы" обоих 
государств, то есть денежную систему, таможни, снабжение, а также те области 
управления, в которых невозможно было сразу же отказаться от вмешательства, как 
невозможно было сразу же отделить друг от друга Сирию и Ливан. Мы полагали, что 
в дальнейшем, когда это позволит развитие военных событий, можно будет провести 
выборы, которые приведут к созданию независимых национальных правительств. А 
тем временем создание правительств с расширенными полномочиями уже разожгло 
страсти между различными группировками и вызвало соперничество отдельных 
деятелей. 

В этом отношении особенно сложное положение создалось в Сирии. В июле 1939 
Верховный комиссар Франции вынужден был отстранить президента республики Хашима 
бея эль Атасси и распустить парламент, так как Париж в конце концов отказался 
ратифицировать договор 1936. В Дамаске мы столкнулись с правительством под 
руководством Хабеля бей Азема, человека всеми уважаемого и обладающего большими 
личными достоинствами. Это правительство ограничивалось ведением текущих дел и 
не приобрело характера национального правительства. Вначале я надеялся 
восстановить равнее существовавший порядок. Президент Хашим бей и вместе с ним 
глава его последнего правительства Джемиль Мардам бей, равно как и Фарес эль 
Хури, председатель распущенной палаты, в принципе соглашались со мной во время 
переговоров, которые я вел с каждым в отдельности в присутствии генерала Катру. 
Но хотя все трое были опытными политиками, преданными своей родине патриотами и 
людьми, дорожившими французской дружбой, они, видимо, еще не могли в полной 
мере оценить исторических возможностей, которые открывались перед Сирией, чтобы 
вывести ее на путь независимости в полном согласии с Францией, преодолевая в 
едином огромном порыве все предубеждения и личные обиды. На мой взгляд, они 
обращали слишком много внимания на юридические тонкости и обладали слишком 
обостренным национальным чувством. Однако я предложил Катру продолжать с ними 
переговоры и искать другого решения только в том случае, если их возражения 
окончательно помешают прийти к соглашению. 

В Ливане дела пошли быстрее, хотя и там нам не удалось добиться всего, к чему 
мы стремились. Президент Ливанской республики Эмиль Эддэ, непоколебимый друг 
Франции и опытный государственный деятель, добровольно ушел в отставку за три 
месяца до кампании, которая привела нас в Бейрут. Никем замешен он не был. С 
другой стороны, срок полномочий парламента уже давно истек. С точки зрения 
государственных принципов и конституции не существовало никаких препятствий. 

Но совсем иначе обстояло дело в области политической борьбы между отдельными 
группировками. Яростным соперником Эмиля Эддэ являлся другой маронитский 
деятель - Бехара эль Хури. Этот человек, прекрасно знавший положение дел в 
Ливане, объединил вокруг себя многочисленных приверженцев и представлял 
интересы больших слоев населения. "Эддэ уже занимал пост президента, теперь моя 
очередь", - заявил мне Хури. Наконец, обоих конкурентов тревожил, хотя и не 
привел к сближению, третий деятель - Риад Сольх, пламенный вождь 
мусульман-суннитов, который потрясал знаменем арабского национализма под сенью 
мечетей. 

При таких обстоятельствах мы сочли целесообразным наделить верховной властью 
человека, который возглавлял правительство к моменту нашего прихода. Это был 
Альфред Наккаш, может быть, менее блестящий, чем трое вышеуказанных полигиков, 
но обладающий способностями и уважаемый всеми деятель. Его пребывание на посту 
главы государства в этот переходный период не должно было, как нам казалось, 
вызвать бурной оппозиции. Однако это оправдалось только частично. Дело в том, 
что если Эмиль Эддэ благородно примирился с нашим временным выбором, а Риад 
Сольх избегал чинить препятствия тому, кто взял на себя бремя власти, то Бехара 
эль Хури использовал против него все коварные методы и все возможные интриги.