Для того чтобы всем было ясно, с какой миссией послан Катру, я лично выступил 
16 ноября в Консультативной ассамблее с успокоительной декларацией. "То, что 
произошло в Ливане, - заявил я, - нисколько не отразится ни на политике, 
которую Франция проводит там, ни на взятых нами обязательствах, ни на нашем 
твердом намерении сдержать их. Мы хотим, чтобы в Ливане установился нормальный 
конституционный порядок, чтобы мы могли обсуждать с правительством страны наши 
общие дела и чтобы это обсуждение совершалось в условиях полной независимости, 
как его, так и нашей". А в заключение я сказал: "Набежавшее облако не омрачит 
горизонта". На следующий день Катру, проезжая через Каир, увиделся с Кэйзи, 
английским государственным министром, и сообщил ему, что Хури и Риад Сольх 
будут скоро выпущены на свободу. 19 ноября, прибыв в Бейрут, он имел беседу с 
Бехара эль Хури, выслушал горячие заверения президента относительно его 
дружеских чувств к Франции и сообщил ему, что он скоро будет освобожден из-под 
стражи и возвратится на свой пост. После этого уже никто не мог сомневаться в 
нашем добром желании как можно скорее утихомирить страсти и прийти к примирению.
 

Но английскую политику такой выход не устраивал. Право, можно было подумать, 
что Лондон нарочно подливает масла в огонь и хочет внушить мысль, будто мы не 
по собственной воле стараемся уладить столкновение с Ливаном, а благодаря 
энергичному вмешательству Англии. Не было ли тут еще и желания насолить де 
Голлю за недавно произведенную перемену в составе Комитета освобождения? Уже 13 
ноября Мекинс, заменявший отсутствующего Макмиллана, явился к Массигли и вручил 
ему "вербальную", но грозную ноту, в которой предъявлялось требование 
немедленного созыва англо-франко-ливанской конференции для урегулирования 
инцидента и заявлялось, что, по мнению английского правительства, мы должны 
отозвать Эллё. А 19 ноября, когда уже всем было ясно, что путь, избранный нами, 
есть путь к соглашению, Англия вдруг стала метать громы и молнии. Разумеется, 
это могло быть сделано только "для галерки" и с намерением унизить Францию. 

В этот день Кэйзи прибыл в Бейрут, явился в сопровождении генерала Спирса к 
генералу Катру и предъявил ему самый настоящий ультиматум, нисколько не думая о 
союзе, соединявшем нас, и взятых Англией обязательствах, в которых она заявляла 
о политической своей незаинтересованности в государствах Леванта; позабыв о 
соглашениях со мною, которые от ее имени подписал Оливер Литтлтон, Англия 
предъявляла теперь представителю Франции требование согласиться на созыв 
трехсторонней конференции и в течение тридцати шести часов предоставить свободу 
президенту и министрам Ливанской республики. В противном случае англичане под 
предлогом поддержания порядка - а это их вовсе не касалось - собирались 
объявить страну, как они говорили, на "военном положении", силой захватить 
власть и послать свои войска для освобождения любыми средствами заключенных, 
которых охраняли наши солдаты. 

"Итак, мы вернулись ко временам Фашоды", - ответил Кэйзи и Спирсу генерал Катру.
 Правда, была маленькая разница: во времена Фашоды Франция имела возможность 
дойти до вооруженного конфликта с Англией, а сейчас такая опасность Англии не 
угрожает. Комитет освобождения предписал генералу Катру отказаться от участия в 
трехсторонней конференции, освободить, как было условлено, президента Бехара 
эль Хури и его министров и, если Англия выполнит свою угрозу о захвате ею 
власти в Ливане, собрать наших чиновников и наши войска в один из портов и 
перевезти их в Африку. Я беру тогда на себя объяснить Франции и всему миру 
причины ухода наших людей. 

В конце концов в Ливане восстановился своего рода modus vivendi. Англичане 
немножко притихли, генерал Катру вел переговоры с Дамаском и Бейрутом о 
передаче в ведение того и другого государства учреждений общественного значения,
 правители продолжали колебаться и торговаться, а против них вели агитацию те, 
кто метил на их место; "лидеры" соседних арабских стран по тем же самым 
подспудным причинам выступали с шумными протестами против Франции. В Каире 
требования исходили от Нахас-паши, которого английский посол навязал королю 
Фаруку в качестве председателя Совета министров; в Багдаде - от Нури-Сайда, 
возвратившегося к власти только благодаря воздействию английских войск; в 
Аммане - от эмира Абдуллы, бюджет которого составлялся в Лондоне и армией 
которого командовали генерал Пик и полковник Глабб, именовавшиеся "Пик-паша" и 
"Глабб-паша". 

В феврале Катру вернулся в Алжир; Комитет освобождения назначил генеральным и 
полномочным представителем Франции в Леванте генерала Бейне. Эллё туда не 
вернулся; Кэйзи уехал из Каира, а Шамун - из Бейрута. Спирс сидел на своем 
месте и подготовлял очередной кризис. Действуя с большим искусством и 
твердостью, новый представитель Франции выправил положение. Однако стало 
совершенно ясно, что нельзя постоянно вести подобные схватки, проявляя в них 
все новые чудеса стратегии. Тем более, что и наши скромные силы, и скорбные 
страсти французов, и внимание всего мира поглощало теперь нечто большее - 
военные действия, от которых зависела судьба Европы. 

Тут политика даже опережала события: все ее соображения были теперь устремлены 
к тому, что произойдет вслед за победой. В лагере союзников прежде всего 
заволновались средние и малые государства. К нам в Алжир долетали только