реорганизовать командование. Тем временем разберемся в наших спорах 
относительно Сирии. Затем я отправлюсь в Москву. Вы сами понимаете, что мое 
путешествие имеет большое значение и причиняет мне некоторые заботы". "В самом 
деле, - ответил я, - речь идет о трех важных предметах. Первый касается только 
вас. Что касается второго, имеющего отношение ко мне, и третьего, который 
относится прежде всего к Сталину: поскольку вы, несомненно, собираетесь 
сообщить ему, что второй фронт не откроется в нынешнем году, то я понимаю ваши 
опасения. Но вы легко преодолеете их, как только почувствуете, что ваша совесть 
спокойна". - "Знайте, - буркнул Черчилль, - моя совесть - это славная девушка, 
с которой я всегда полажу". 

Я в самом деле мог констатировать, что Англия продолжает без всякого зазрения 
совести обсуждать вопрос о Сирии. 8 августа я встретился с Кэйзи, который, хотя 
и австралиец по рождению, был государственным министром в лондонском 
правительстве и в этом качестве нес ответственность за состояние английских дел 
на Востоке. Он сразу же заговорил о настоятельной необходимости провести выборы 
в государствах Леванта. Я тут же ознакомил с нашей позицией моего симпатичного 
собеседника. "Французский национальный комитет, - сказал я ему, - решил, что в 
этом году не будет выборов ни в Сирии, ни в Ливане, поскольку страна, для 
которой эти территории являются подмандатными, не считает нужным проводить 
голосование в момент, когда Роммель стоит у ворот Александрии. Разве проводится 
голосование в Египте, Ираке, Иордании?" 

Тут, перейдя в атаку, я по пунктам перечислил английскому государственному 
министру причины нашего недовольства политикой, которую ведет Англия вопреки 
заключенным соглашениям. В качестве вывода я сказал ему то, что говорил уже 
многим по этому же поводу: "Конечно, в данный момент в этой части света вы 
гораздо сильнее нас. В связи с нашим ослаблением и учитывая те кризисы, которые 
разразятся в ряде мест - на Мадагаскаре, в Северной Африке, а придет день - и в 
самой метрополии, еще усугубляя нынешнее критическое положение Франции, - вы, 
конечно, в состоянии вынудить нас уйти с Ближнего Востока. Но вы не можете 
достигнуть этой цели, не возбудив чувства ксенофобии у арабов, а в отношении 
союзников просто воспользуетесь правом сильного. К чему это может привести? Для 
вас ко все большему ослаблению ваших позиций на Востоке, а для нас, для 
французского народа, это будет ничем не смываемая обида..." Кэйзи, недовольный 
моими замечаниями, нахмурился и заверил меня в своих добрых намерениях, 
одновременно намекнув, что Великобритания несет какую-то высшую ответственность 
в этой зоне. Во всяком случае, ни в этот день, ни 11 августа, когда я вновь с 
ним увиделся, он не возобновлял разговора о выборах. 

Маршал Смэтс, премьер-министр Южно-Африканского Союза, был в это время также в 
Каире. У нас с ним состоялась длительная беседа. Выдающийся деятель и приятный 
человек, не лишенный, впрочем, некоторых странностей, герой борьбы за 
независимость в Трансваале, превратившийся в главу правительства доминиона его 
величества английского короля, бур в мундире английского генерала, он обладал 
всеми качествами, которые требовались для решения проблем нынешней войны. 
Столица представляемого им государства, Претория, являла собой в высшей степени 
эксцентричное зрелище, и его страна, где белые и черные жили бок о бок, не 
смешиваясь, представляла собой арену самых резких расовых конфликтов. Хотя 
Смэтсу противостояла в стране довольно сильная оппозиция, он при всем том 
пользовался реальным влиянием в правящих кругах Лондона. Этой привилегией он 
был обязан не только тем, что в глазах англичан как бы воплощал успех их 
завоевания, но также своей дружбе с Черчиллем, которого он сумел покорить в 
течение немногих месяцев в ту же далекую войну, а теперь сам Черчилль старался, 
пользуясь подходящим случаем, пленить Смэтса. 

Премьер-министр Южно-Африканского Союза выразил мне чувство уважения, которое 
вызывает у него Сражающаяся Франция. "Если бы Вы, де Голль, не привлекли на 
свою сторону Экваториальную Африку, я, Смэтс, не смог бы удержаться в Южной 
Африке. Ибо достаточно было Браззавилю поддаться духу капитуляции, как 
наступила бы очередь Бельгийского Конго, а после его падения известные элементы 
в моей стране, которые осуждают наше участие в войне на стороне англичан, 
несомненно взяли бы верх и вступили бы в сотрудничество с государствами оси. 
Немецкая гегемония утвердилась бы повсюду на пространстве от Алжира до мыса 
Доброй Надежды. Уже тем, что Вы совершили в районе озера Чад и на Конго, Вы 
оказали большую услугу нашей коалиции. Для всех нас важно, чтобы Ваша власть 
распространилась теперь на все заморские владения Франции и, как я надеюсь, 
вскоре на саму Францию". Я поблагодарил маршала Смэтса за его любезный отзыв о 
нас, отметив вместе с тем, что другие союзники, по-видимому, не во всем 
разделяют это мнение. В доказательство я сослался на активность англичан в 
Сирии и Ливане, а затем на события на Мадагаскаре и, наконец, напомнил о 
предстоящей кампании англичан и американцев в Северной Африке, где они 
старались установить власть, но только не мою. 

Смэтс согласился, что "Свободная Франция" вправе чувствовать себя задетой. "Но, 
- утверждал он, - эти плачевные явления всего лишь преходящие эпизоды. 
Американцам свойственно всегда ошибаться вначале. Как только они осознают свою 
ошибку, они умеют делать надлежащие выводы. Что касается англичан, то в их 
политической практике сказываются две различные точки зрения: с одной стороны, 
рутина, дух которой поддерживается канцеляриями, комитетами, штабами, а с