участие во второй высадке, которая должна быть осуществлена на французском 
побережье Средиземного моря и в Италии. Наконец, по мере продвижения союзников 
по французской территории будет сформирован третий эшелон французских войск, 
ядро которого составят части тайной армии. 21 июля я обратился к Черчиллю и 
генералу Маршаллу с нотой, доведенной до сведения Москвы, относительно военного 
вклада, который Франция способна будет внести на последующих этапах борьбы, и 
уточнил, какое количество оружия и военного снаряжения я прошу у союзника. 

Между тем вскоре стало ясно, что англичане и американцы в нынешнем году не 
рискнут осуществить высадку во Франции. Они нацелились на Северную Африку, 
исключив, однако, наше участие в этих операциях. Множество бесспорных фактов 
убеждало нас в том, что американцы не желают предоставить "Свободной Франции" 
возможность заняться Марокко, Алжиром, Тунисом. Между тем мы вплоть до весны 
1941 сохраняли там секретные связи, но с тех пор были полностью лишены 
непосредственного общения с этими территориями. Ни разу нашим эмиссарам не 
удалось попасть туда. Ни разу до нас не дошли послания оттуда, адресованные нам,
 в частности, полковником Брейаком в Тунисе, Люизн в Алжире, полковником 
Лелоном и Франком Брентано в Марокко. Было ясно, что это делается по прямому 
предписанию Вашингтона. Но мы кружным путем получили сведения относительно 
действий, которые предприняли Соединенные Штаты как в Африке, так и в Виши, в 
надежде обеспечить себе определенное содействие. 

Нам было известно, что Роберт Мэрфи{8}, генеральный консул в Алжире, был 
вдохновителем "специальной" деятельности, которую вело во Франции американское 
посольство, консульство и секретные службы. Мэрфи, человек способный и 
решительный, в течение долгого времени вращавшийся в светских кругах и, 
по-видимому, склонный верить, что Франция - это те самые люди, с которыми он 
встречается в салонах, организовал в Северной Африке заговор с целью помочь 
операциям по высадке. Он попытался также вызвать в самом Виши дворцовый 
переворот. В этой связи Мэрфи сначала оказал поддержку генералу де Лалоранси, 
который по возвращении из Парижа рассчитывал взять Сопротивление под свою эгиду,
 чтобы оказать нажим на Петена и вступить в правительство. "А де Голль?" - 
спрашивали его. "Ну что ж, мы его амнистируем". Одновременно Мэрфи подговаривал 
некоторых офицеров из окружения Вейгана вовлечь последнего в своего рода 
пронунциаменто с целью занять место Лаваля. Но поскольку Лалоранси не имел 
сторонников, а Вейган отказывался восстать против Петена, Мэрфи вошел в контакт 
с генералом Жиро{9}, бежавшим из плена и жаждавшим вновь начать борьбу. Мэрфи 
полагал, что Жиро способен повести за собой африканскую армию, для чего ему 
достаточно лишь предстать перед ней собственной персоной. 

Со своей стороны я старался завязать сношения с генералом Жиро. Еще в мае 1942 
во время одной пресс-конференции я отозвался о нем наилучшим образом. В июне и 
в июле некоторые мои корреспонденты неоднократно виделись с ним и выражали 
надежду, что мы сможем объединиться. Этот крупный военный деятель, весьма мною 
уважаемый, командуя в 1940 7-й армией, не сумел тогда добиться успеха. 
Поставленный во главе 9-й армии, находившейся в состоянии полного расстройства, 
он был разгромлен противником и взят в плен, прежде чем успел что-либо сделать. 
Тем не менее мы полагали, что, получив возможность действовать при других 
обстоятельствах, он сможет взять реванш за свои неудачи. И вот такой случай 
представился в связи с его великолепным побегом из немецкой крепости. Его 
переход на сторону Сопротивления должен был стать, на мой взгляд, немаловажным 
событием. Так как я придавал большое значение возрождению Северной Африки в 
качестве силы, участвующей в войне, я думал, что Жиро сможет сыграть большую 
роль в привлечении этой силы, и был готов помочь ему в этом в меру моих 
возможностей, лишь бы он сделал это без всяких оглядок на Виши или на заграницу.
 После чего он совершенно закономерно возглавил бы в предстоявшей битве за 
освобождение воссоединенную французскую армию. Я поручил сообщить ему об 
открывающихся перед ним перспективах. Я надеялся, что он даст мне тот или иной 
ответ и секретным образом обратится к нам, чтобы воздать должное тем, кто в 
течение двух лет не склонял знамени перед врагом. Но ничего подобного не 
произошло. Все мои лестные предложения генералу Жиро были встречены полным 
молчанием. Но так как он был столь же многословен в своем окружении, сколь 
сдержан в отношении меня, я не преминул вскоре узнать, каковы его 
действительные настроения. 

Никаких иных проблем, кроме военных, для него не существовало. Стоит только, 
полагал он, вновь появиться на поле битвы более или менее внушительным 
французским войскам, и все прочие вопросы отпадут как несущественные. Вся 
моральная и политическая сторона нашей национальной драмы представлялась ему 
делом второстепенным. Он полагал, что, взяв в свои руки командование 
количественно преобладающей силой, он уже благодаря одному этому фактически 
получит власть. Он не сомневался в том, что его военный чин и его авторитет 
обеспечат ему покорность всех, кто уже мобилизован и кто может быть мобилизован,
 а также почтительное сотрудничество союзных штабов. С того момента, как он, 
Жиро, возглавил армию, а тем самым и страну, он будет обращаться с маршалом как 
с почтеннейшим старцем, которого при случае можно будет освободить, но который 
вправе претендовать только на монумент. Что касается генерала де Голля, то ему 
останется лишь одно - перейти в подчинение вышестоящему. Тем самым национальное 
единство будет восстановлено на базе его отождествления с военной иерархией.