Но по мере того как наши солдаты, пришедшие из района озера Чад и с Востока, в 
непрерывных боях вступали в контакт со своими смелыми товарищами из Туниса, 
Алжира и Марокко, а также и с населением этих территорий, вокруг них поднимался 
всеобщий энтузиазм. 26 марта Лармина телеграфировал мне, что центры Южного 
Туниса - Медении, Джерба, Зарзис и другие - настойчиво добиваются присоединения 
к Сражающейся Франции. 6 апреля Леклерк сообщил мне, что, когда он вместе со 
своими людьми появился в Габесе, город стал ареной всеобщего ликования. 14 
апреля американская печать сообщила, что при вступлении в Сфакс англичан и 
свободных французов все кричали: "Да здравствует де Голль!" "Нью-Йорк геральд 
трибюн" в статье под заголовком "Где наша сила?" писала: "Неописуемый энтузиазм 
охватил всех, когда развевающееся на грузовике, пропыленное трехцветное знамя 
возвестило о прибытии солдат Сражающейся Франции... Сами корреспонденты, 
описывавшие эту сцену, были буквально ошеломлены такой неожиданностью. Зная, с 
каким пылом в самой Франции люди всех партий откликнулись на призыв де Голля, 
видя слезы радости на глазах людей в освобожденных городах в Тунисе, овации и 
цветы, нужно ли еще спрашивать, где находятся силы, могущие принести победу 
нашему делу?" 30 апреля полковник Ванек, в прошлом комиссар лагерей молодежи, а 
ныне командир 7-го полка африканских конных егерей, просил разрешения перейти 
вместе со своим полком под мое командование. 3 мая в Сфаксе 4-й полк спаги, 
весь целиком, за исключением нескольких офицеров, обратился с такой же просьбой 
к генералу Леклерку. Как только закончились бои, множество военных, 
принадлежавших к различным африканским соединениям, просто уходили из своих 
частей в надежде попасть в войска, сражавшиеся под Лотарингским крестом. 20 мая 
отряд свободных французов по праву получил свою долю здравиц в честь победы, 
провозглашенных в Тунисе по пути следования союзников. 

Итак, суд народа в конечном счете положил предел всевозможным уловкам. 27 
апреля генерал Жиро написал мне, что отказывается от приоритета. Однако он все 
еще настаивал на своей идее создания "совета", не располагающего реальной 
властью и в котором, кроме нас двоих, заседали бы также резиденты и губернаторы.
 С другой стороны, опасаясь, несомненно, реакции толпы, Жиро предлагал, чтобы 
наше первое заседание состоялось в каком-нибудь отдаленном пункте - то ли в 
Бискре, то ли в Марракеше. В своем ответе от 6 мая я подтвердил еще раз 
неизменную позицию Французского национального комитета относительно характера, 
состава, функций вновь организуемого правительственного органа, наотрез 
отказывался от мысли вести переговоры о его сформировании в каком-то отдаленном 
оазисе и указывал на Алжир как на место нашей встречи. Накануне в своем 
публичном выступлении я в достаточно резком тоне заявил, что пора покончить с 
подобными тенденциями. 

В ночь на 15 мая Филип и Сустель, сияя от радости, принесли мне телеграмму, 
только что полученную из Парижа. Жан Мулэн извещал меня, что основан 
Национальный Совет Сопротивления, и направлял мне от имени этого Совета 
следующее послание: 

"Все организации и партии Сопротивления северной и южной зон накануне отъезда 
генерала де Голля в Алжир вновь заверяют его, так же как и Национальный комитет,
 в своей полной верности провозглашенным ими принципами, ни единой частью 
которых они никогда не поступятся. 

Все организации и партии решительно заявляют, что намеченная встреча должна 
состояться открыто в резиденции алжирского генерал-губернаторства среди 
французов в условиях полной гласности". 

Кроме того, они заявляют: политические проблемы не должны быть исключены при 
переговорах, французский народ никогда не допустит подчинения генерала де Голля 
генералу Жиро и требует скорейшего учреждения в Алжире временного правительства 
под председательством генерала де Голля, причем генерал Жиро должен быть 
военным руководителем; генерал де Голль останется для всех единственным 
руководителем французского Сопротивления, каков бы ни был исход переговоров. 

27 мая Национальный Совет в полном составе под председательством Жана Мулэна 
собрался на свое первое заседание в доме No 48 по улице Фур и принял текст 
направленного мне послания. 

Итак, на всех территориях Франции, и прежде всего на ее страдальческой земле, 
созревала в нужный час заботливо взращенная жатва. Телеграмма из Парижа, 
посланная в Алжир и переданная американскими и английскими радиостанциями, так 
же как и станциями свободных французов, возымела решающее действие, и не только 
в силу заключенных в ней положений, но прежде всего и больше всего потому, что 
она свидетельствовала о том, что французское Сопротивление сумело объединиться. 
Голос Франции, еще приглушенный врагом, но уже окрепший и грозный, неожиданно 
для всех перекрыл шепоток интриг и разглагольствования сторонников всяческих 
комбинаций. Да и я сам сразу стал намного сильнее. Зато Вашингтон и Лондон без 
особого удовольствия, хотя и с полным пониманием оценивали значение события. 17 
мая генерал Жиро обратился ко мне с просьбой "немедленно прибыть в Алжир для 
формирования французской центральной власти". 25 мая я ответил ему: 
"Рассчитываю прибыть в Алжир в конце этой недели; радуюсь, что скоро буду 
сотрудничать с вами в служении Франции".