радиовещание на Северную Африку находилось в ведении американцев... - "Согласен,
 - ответил Черчилль. - Я телеграфирую Рузвельту, что генерал де Голль должен 
иметь возможность обнародовать свое мнение". 

Когда визит подходил к концу, Иден отвел меня в сторону и со слезами, 
взволнованно сообщил мне, что лично он весьма потрясен. Я ответил, что слишком 
хорошо его знаю и поэтому отнюдь не удивлен его словам, ибо, говоря с глазу на 
глаз, мы должны признать, что игра ведется нечистоплотная. Поведение Идена лишь 
укрепило мои догадки: ему самому, а также известной части английского кабинета 
министров безусловно претило следовать американской политике с той готовностью, 
с какой это делал Черчилль. 

После завтрака на Даунинг-стрит, во время которого гостеприимная госпожа 
Черчилль всячески старалась вовлечь в беседу встревоженных дам и глубоко 
озабоченных мужчин, мы с премьер-министром удалились для беседы с глазу на глаз.
 

"Что касается вас, - объявил мне Черчилль, то, при всей трудности конъюнктуры, 
ваше положение превосходно! Жиро политически не существует. Вскоре пробьет час 
Дарлана. Вы останетесь один". И добавил: "...Не сталкивайтесь с американцами. 
Наберитесь терпения! Рано или поздно они придут к вам сами, потому что другой 
альтернативы нет". "Очень может быть, - ответил я. - Но я вас не понимаю. Вы с 
первого дня ведете войну. Можно даже сказать, что вы сами олицетворяете эту 
войну. Ваши войска продвигаются в Ливии. Не бывать бы американцам в Африке, 
если бы вы не били Роммеля. До этого самого часа ни один солдат Рузвельта еще 
не встречал гитлеровского солдата, тогда как в течение трех лет ваши люди 
сражаются под всеми широтами. В африканском деле решается судьба Европы, а 
Англия принадлежит к Европе. А между тем вы позволили американцам взять на себя 
руководство борьбой. Вам должно принадлежать руководство, по крайней мере, 
моральное, этой борьбой! Так руководите же! Общественное мнение в Европе будет 
за вас". 

Это заявление поразило Черчилля. Он завертелся на стуле. Мы расстались 
предварительно договорившись, что нельзя допускать ослабления 
франко-английского единства, каким бы острым ни был нынешний кризис, ибо это 
единство сейчас больше чем когда-либо соответствует единственному порядку вещей,
 особенно с тех пор, как американцы вмешались в дела Старого света. 

В тот же вечер лондонское радио, как я и просил, передало, что "генерал де 
Голль и Национальный комитет не принимают никакого участия в переговорах, 
ведущихся в Алжире, и не несут никакой ответственности за них" и что "если в 
результате этих переговоров в Северной Африке сохранится вишистский режим, то 
это решение не будет признано Сражающейся Францией". Наше сообщение 
заканчивалось словами: "Союз всех заморских территорий в борьбе за освобождение 
возможен только в условиях, совместимых с волей и достоинством французского 
народа". 

Но добрые намерения англичан не устояли против американского нажима. Три дня 
спустя английское правительство запретило нам использовать Би-Би-Си для 
распространения одного заявления, в котором организации французского 
Сопротивления выражали поддержку нашей позиции. Дело шло о послании из Франции, 
адресованном союзным правительствам и подписанном представителями трех движений 
южной зоны - "Комбат", "Либерасьон", "Фран-тирер", а также французского 
рабочего движения, объединявшего Всеобщую конфедерацию труда, христианские 
профсоюзы и четыре политические партии - социалистический комитет действия, 
республиканскую федерацию, народных демократов, радикалов. Послание гласило: 
"Генерал де Голль является бесспорным руководителем Сопротивления и ведет за 
собою всю страну... Ни в коем случае мы не допустим, чтобы присоединение лиц, 
виновных в военной и политической измене, рассматривалось как прощение за 
совершенные ими преступления... Мы настоятельно просим, чтобы судьбы 
освобожденной Французской Северной Африки были как можно скорее переданы в руки 
генерала де Голля". Цензоры из Вашингтона наложили свое вето на опубликование 
этого документа. 

21 ноября мне самому довелось столкнуться с их противодействием. В одной своей 
речи, предназначенной для французской нации и уже включенной в программу 
радиопередачи Би-Би-Си, я спрашивал: "Неужели национальное освобождение должно 
быть обесчещено?" - и, естественно, сам отвечал на этот вопрос: "Нет!" За 
несколько минут до начала передачи Чарльз Пик явился ко мне и заявил, что "в 
силу договоренности между союзниками и по соображениям военного характера 
лондонское радио не может передавать материалы, касающиеся Северной Африки, без 
согласия правительства Соединенных Штатов; что по поводу моей речи согласие 
было испрошено, но получение ответа задержалось, и английское правительство 
просит извинения". Таким образом, мою речь и документ Сопротивления пришлось 
передать радиостанциям Сражающейся Франции в Браззавиле, Дуале и Бейруте, не 
подлежавшим иностранному контролю. 

24 ноября во время нашей беседы Черчилль счел своим долгом заговорить, правда 
не без известного смущения, о задержке передачи моей речи по Би-Би-Си. 
"Поскольку затронутые в ней проблемы, - сказал он мне, - могут поставить на