поскольку состояние умов уже определилось. Нет также ни малейших шансов, что в 
условиях национального бедствия народные массы обратят свои чаяния, свою веру к 
тому политическому режиму, который недавно был сметен катастрофой. Лучше всего 
это понимают как раз те самые люди, которые были наиболее характерными 
представителями этого режима. Кое-кто из них примыкает к вишистам, многие 
присоединяются к де Голлю; есть и такие, которые еще не решились на выбор, 
однако ни одному из них не приходит в голову встать у штурвала на корабле 
прошлого. 

Но существует коммунистическая партия. С тех пор как Гитлер вторгся в Россию, 
коммунистическая партия выступает как поборник войны. Эта партия, не считаясь с 
жертвами, принимает участие в движении Сопротивления, напоминает о бедах, 
переживаемых Францией, и о народном горе, стараясь слить национальное восстание 
и социальную революцию в единую освободительную силу, и претендует на ореол 
спасителя общества. Располагая организацией, которую не сдерживают никакие 
сомнения и не останавливают никакие разногласия, великолепно умеющая растворить 
другие силы и пользоваться всеми лексиконами, эта партия хотела бы казаться 
силой, способной обеспечить какой-то порядок в тот день, когда волна анархии 
может разлиться по стране. А кроме того, разве эта партия не сможет предложить 
Франции, униженной Франции, активную помощь России, самой мощной державы в 
Европе? Таким образом, коммунистическая партия рассчитывает, что крушение 
режима Виши предоставит ей случай установить у нас диктатуру. Это так! Но этот 
расчет окажется напрасным, если государство будет воссоздано по-другому, если 
французы отдадут свои симпатии национальному правительству, если его глава, в 
озарении победы, вдруг появится в Париже. 

Вот моя задача! Перегруппировать французские силы в войне. Избавить Францию от 
опасностей коммунистического переворота; сделать так, чтобы ее судьба вновь 
зависела от нее самой. Вчера достаточно было действий кучки французов на полях 
брани, чтобы встретить события во всеоружии. Завтра все будет предрешать вопрос 
о такой центральной власти, за которой пошла бы и которую приветствовала бы 
страна. Для меня в этой фазе речь будет идти уже не о том, чтобы бросить в 
огонь борьбы те или иные силы, не о том, чтобы воссоединить тут и там отдельные 
клочки территории, не о том, чтобы складывать гимны в честь величия французской 
нации. Мне нужно будет сплотить весь французский народ, каков он есть. 
Противостоя врагу, наперекор союзникам, несмотря на ужасные внутренние раздоры, 
мне придется воссоздать единство растерзанной Франции. 

Вполне понятно мое настойчивое желание сорвать завесу тайны, за которой 
американцы и англичане скрывали свои намерения в период интермедии. В 
действительности инициатива в решениях принадлежала Соединенным Штатам, 
поскольку отныне на их долю выпали главные усилия. В Вашингтоне президент, 
министры, руководящие деятели отныне чувствовали себя главами коалиции. Об этом 
достаточно ясно свидетельствовал их тон и их манера держать себя. В 
Великобританию прибывали передовые части американской армии, авиации, военного 
флота и устраивались на английских базах и военных лагерях. Улицы, магазины, 
кинотеатры, кабачки Лондона кишели янки в военной форме, этакими 
добродушно-бесцеремонными парнями. Главнокомандующий американскими войсками 
генерал Эйзенхауэр{2}, генерал Кларк{3}, адмирал Старк{4}, генерал Спаатс{5}, 
соответственно командовавшие сухопутными, морскими и воздушными силами США в 
Европе, щеголяли новеньким с иголочки оснащением своих штабов на фоне 
традиционной машины английского военного министерства, морского министерства, 
королевских военно-воздушных сил. Англичане, несмотря на все свое самообладание,
 не могли скрыть некоторой грусти, которую порождало сознание, что они уже не 
хозяева в собственном доме и что они лишились той первой роли, которую в 
течение минувших двух лет играли - и достойно играли! - в нынешней войне. 

Не скрою, что, наблюдая, как англичане идут на буксире у пришельцев, я 
испытывал некоторое беспокойство. Справедливость требует отметить, что как в 
общественной среде, так и в руководящих кругах можно было наблюдать немало 
людей, которые не без труда приспособлялись к этому в общем зависимому 
положению. Так было, например, в Форин офис. Но поставки по ленд-лизу своим 
сокрушительным весом сдерживали эти порывы независимости. Сам Черчилль, будь то 
по тактическим или эмоциональным мотивам, решил отныне быть лишь "лейтенантом 
Рузвельта". Учитывая, что Франция не могла играть свою традиционную роль 
вдохновителя Старого света, это самоустранение Англии, которая, несмотря на 
свое островное положение, была тесно связана с европейским материком, не сулило 
ничего доброго в будущем, когда в конце концов будут решаться европейские дела. 


В тот момент американцы еще колебались в выборе своей стратегии. Две различные 
концепции владели умами Рузвельта и его советников. Подчас, уступая напору 
национального динамизма, который продолжался великолепными усилиями в области 
вооружения и организации, Вашингтон лелеял замыслы скорой высадки. Тем более 
что русские, на чью долю выпали адские испытания под напором немецких армий, 
громко требовали открытия "второго фронта". Настойчивость русских производила 
впечатление на англичан и американцев, которые втайне беспокоились, считая 
возможным внезапный поворот Москвы. Каковы бы ни были секретные планы 
американских руководителей, мы все же знали, что они подготовляют операцию, 
имеющую целью создать во Франции к концу года предмостное укрепление.