Почти полное единодушие, проявленное в отношении нас европейскими государствами,
 несомненно, произвело впечатление на Америку и на Англию. Но окончательно 
рассеяли мрак сомнений настроения французов, проявившиеся на маленьком клочке 
французской земли, только что освобожденной в боях. 

В самом деле, 13 июня я отправился туда, желая посетить предмостное укрепление. 
Я уже несколько дней был готов к выезду. Но союзники не спешили предоставить 
мне такую возможность. Еще накануне, когда я был на обеде в Форин офис в 
окружении английских министров и когда меня поздравили с тем, что я скоро 
вступлю на землю своей родины, Идену было вручено за столом письмо Черчилля, в 
котором он снова возражал против моей поездки. Но посоветовавшись со своими 
коллегами, сидевшими вокруг него, и, в частности, с Клементом Эттли, Иден 
сообщил мне, что весь кабинет решил подтвердить распоряжения, сделанные 
английской стороной. Итак, славный контрминоносец "Комбатант", которым 
командует капитан 3-го ранга Пату, уже успевший отличиться при операциях 
высадки, подходит, как было предусмотрено, к Портсмуту и принимает меня на борт.
 Я беру с собою Вьево, д'Аржанлье, Бетуара, Палевского, Бийотта, Куле, Шевинье, 
Курселя, Буаламбера, Тейсо. Утром 14 июня мы бросаем якоря как можно ближе к 
французскому берегу и наконец вступаем на сушу - на границе между коммунами 
Курсёль и Сент-Мер-Эглиз, пройдя среди солдат канадского полка, который 
высаживался в этот момент. 

Командующий союзными вооруженными силами в предмостном укреплении генерал 
Монтгомери был предупрежден за час о нашей высадке и любезно предоставил в наше 
распоряжение автомобили и проводников. Тотчас явился со своим отрядом майор 
Шандон, французский офицер связи. Немедленно посылаю в Байё двух лиц - Франсуа 
Куле, которого я тут же назначил комиссаром республики на освобожденной 
нормандской территории, и полковника де Шевинье, возложив на него руководство 
этим районом военного округа. Затем я отправился в главную квартиру. Монтгомери 
принял меня в фургоне, где он работает под портретом Роммеля, которого победил 
в Эль-Аламейне, но к которому питает большое уважение. У Монтгомери, крупного 
английского деятеля, осторожность и строгость сочетаются с пламенной энергией и 
чувством юмора. Его операции идут своим чередом - согласно плану. В южном 
направлении уже достигли первого объекта. Теперь надо, чтобы на западе 
американцы овладели Шербуром, а на востоке взяли Кан; для этого требуется, 
сказал мне генерал Монтгомери, ввести в действие новые воинские части и бросить 
сюда больше боевой техники. Слушая его, я убеждался, что под его командованием 
наступление поведут основательно, но не спеша и без особой отваги. Выразив 
генералу свое доверие, я откланялся, не желая мешать ему, и направился в Байё. 

Куле уже приступил там к исполнению своих обязанностей. Ведь Бурдо де Фонтеней, 
комиссар республики в Нормандии, не мог выбраться из Руана и выйти из подполья. 
Когда-то он еще сможет появиться здесь, а я считал необходимым во всяком 
населенном пункте, из которого бежал неприятель, немедленно учредить местные 
власти, находящиеся в ведении моего правительства. При въезде в город мне 
встретился Куле которого сопровождали мэр города Додеман и члены муниципального 
совета. 

Мы проходим пешком по улицам Байё. При виде генерала де Голля жителей словно 
охватывает оцепенение, а затем вдруг раздаются восторженные крики, многие 
плачут от радости. Люди выбегают из домов, идут вслед за мною - это шествие 
движется в атмосфере необычайного волнения. Меня окружают дети. Женщины 
улыбаются и рыдают. Мужчины протягивают мне руки. И мы идем все вместе, 
потрясенные, исполненные чувства братской близости, гордясь и радуясь, что 
надежды нации поднимаются из черной глубины пропасти. В помещении супрефектуры, 
в том зале, где еще час назад висел портрет маршала Петена, супрефект Роша 
отдает себя в мое распоряжение - позднее вместо него был назначен Раймон 
Трибуле. Собираются все должностные лица, чтобы приветствовать меня. Первым я 
принимаю епископа Пико, в епархию которого входят Байё и Лизье. А на площади 
уже собрался народ. Я направляюсь туда, хочу обратиться с речью. Морис Шуман 
возвещает о моем выступлении традиционными словами: "Честь и родина! Говорит 
генерал де Голль". И тогда, впервые после четырех лет ужасных испытаний, 
собравшиеся на площади французы услышали главу французского правительства, 
который говорил, что враг есть враг, что долг французов - сражаться и что 
Франция тоже одержит победу. В сущности, разве это не было "национальной 
революцией"? 

Затем я поехал в Изиньи, жестоко пострадавшее селение, где еще извлекали из-под 
обломков трупы погибших. Среди руин жители оказали мне почетный прием. Они 
собрались перед искалеченными бомбами памятником жертвам Первой войны. Я 
обратился к ним с речью. Мы были едины сердцем и над дымящимися развалинами 
возносили к небу нашу веру и нашу надежду. Последним я посетил рыбацкий поселок 
Гранкам, тоже сильно разрушенный. Дорогой я приветствовал шедшие на фронт или 
возвращавшиеся оттуда союзные военные отряды, а также отряды наших внутренних 
сил. Некоторые из них оказали действенную помощь при высадке. К ночи мы пришли 
обратно в Курсёль, затем направились к берегу и возвратились на корабль. Лишь 
через несколько часов мы вышли в открытое море, так как немецкие самолеты и 
сторожевые миноносцы напали на наши суда, бросившие якорь неподалеку друг от 
друга, и они получили приказ стоять на месте. Утром 15 июня мы прибыли в