Кромержиже. 

Моя семья уже давно предвидела появление в доме немецкой полиции. Впервые это 
случилось 2 сентября 1939 года. Тогда по стране прокатилась волна арестов. 
Очередь дошла и до меня, но я уже давно был в Польше. Наша домашняя работница 
Филомена Врбецка все знала и, чтобы не сказать лишнего, если придет полиция, 
каждый день репетировала перед зеркалом: 

- Хозяин уехал в Прагу на какие-то курсы, сменил профессию и снялся с учета в 
полиции. 

Она разучивала не только слова, но даже жестикуляцию и мимику. Когда в наш дом 
пришли четыре немецких полицейских чиновника, Филомена продекламировала 
выученные фразы довольно удачно. Это подействовало. Однако на вопрос о 
местонахождении моей жены она дала путаный ответ: 

- Пани уехала в гости в Мезиржичи. 

- В какие Мезиржичи - в Большие, Валашские или какие-либо другие? 

- Я этого не знаю, - заявила Филомена. - Я тут всего лишь домашняя работница. 
Возможно, пани поехала в Большие или Малые Мезиржичи, я не знаю... 

Гестаповцы пошли в полицейскую регистратуру и там выяснили, что я действительно 
снялся с учета, заявив о переезде в Угерски-Брод (эти данные сообщила полиции 
моя жена после того, как я уехал). Поскольку Угерски-Брод территориально не 
входил в район пржеровского гестапо, я выпал из их поля зрения. Потом они не 
раз принимались разыскивать меня, но безуспешно. 

В сентябре 1941 года гестаповцы вновь посетили мой дом. Несмотря на их 
настойчивые звонки, им долго не открывали, так как в квартире как раз 
находились парашютисты Немец, Рыш и Браунер, да еще и ротмистр Шпидла. Жена 
поспешила проводить парашютистов на чердак, откуда они выбрались на крышу и 
легли там, чтобы их не было видно с улицы. Они подвергались большой опасности, 
так как уйти с крыши было невозможно. Дочь Зоя быстро убрала все с кухонного 
стола, где был приготовлен завтрак на четверых. Ротмистра Шпидлу она усадила за 
стол - он должен был изображать репетитора по математике. 

В конце концов двери были открыты. И, к удивлению жены, немецкие полицейские 
прошли не к нам, а к нашему квартиранту Райту. На этот раз пронесло... 

Но через несколько дней незваные гости нагрянули снова. Раздался звонок. Зоя 
выглянула в окно и сказала им: 

- Мамы нет дома. Она пошла в город за покупками. 

Ей приказали открыть дверь. На самом деле моя жена была дома и помогала 
скрыться парашютисту Рышу. С помощью веревки он перебрался на соседнюю плоскую 
крышу (это потребовало ловкости акробата) и через открытое окно проник в другую 
квартиру. Там Рыш встретился с четырнадцатилетним Иозефом Дворжаком. Он сказал 
удивленному мальчику: 

- У Свободы - гестапо, и я должен бежать. Молчать умеешь? 

Хлопец утвердительно кивнул и сказал, что он скаут. 

- Отлично, - проговорил Рыш, - я был в Остраве областным начальником скаутов. 

И они пожали друг другу руки. Иозеф Дворжак до окончания войны никому не 
рассказал об этом эпизоде, даже своим родителям. Так юный патриот помог 
парашютисту Рышу и моей семье. 

Между тем Зоя спрятала под линолеум письмо, с которым моя жена как раз 
собиралась пойти к прапорщику Павличику, и только после этого пошла открыть 
дверь. Жена спряталась в чулан. Минуты, проведенные там, показались ей 
вечностью: она вспомнила, что наверху, в комнате парашютистов, не убран 
радиоприемник. Незарегистрированный приемник! За одно это чехов во время 
оккупации приговаривали к смертной казни. 

Открыв дверь, Зоя поинтересовалась, что им нужно. 

- Мы из государственной полиции, - представился один из полицейских вместо 
приветствия, и они прошли прямо в комнаты. Тот, кто говорил по-чешски, спросил: 


- Ваш отец был офицером, не правда ли? Где он? 

- Прошло уже почти два года, как он покинул нас, - ответила Зоя так, как учила 
мать обоих детей. - В полиции он снялся с учета, как отбывший в Угерски-Брод, и 
с тех пор не подает о себе вестей, не заботится о нас...