целях образования более совершенного союза» для нас и нашего потомства.

На протяжении почти двадцати лет после создания Конституции между Конгрессом и 
судом не возникало противоречий. Затем, в 1803 году, Верховный суд решил, что 
один из принятых Конгрессом законодательных актов находится в прямом 
противоречии с Конституцией. Суд счел себя вправе объявить закон 
неконституционным и сделал это. Однако некоторое время спустя сам Верховный суд 
признал, что такое право имеет чрезвычайный характер и его применение должно 
быть ограниченным. Судья Вашингтон[45 - Судья Бушрод Вашингтон (1762–1829 гг.) 
был выдвинут в Верховный суд президентом Джоном Адамсом и с 1798 г. был его 
членом.] выразил это так: «Уже естественный долг уважения к мудрости, высокой 
нравственности и патриотизму законодательного органа велит заведомо считать 
каждый принятый им закон действительным, если только нарушение Конституции не 
доказано с полной несомненностью».

Однако с тех пор, как у нас набрало силу законодательное движение, направленное 
на обеспечение социального и экономического прогресса, Верховный суд стал все 
чаще и все самоувереннее утверждать свое право налагать вето на законы, 
принимаемые Конгрессом и законодательными собраниями штатов, полностью 
пренебрегая тем, что в прошлом он ограничил это право. В последние четыре года 
было предано забвению то мудрое правило, что не следует подвергать сомнению 
конституционность принятых законов без очень серьезных оснований. Верховный суд 
действовал уже не как судебный, а как политический орган.

Когда Конгресс стремился стабилизировать сельское хозяйство страны, улучшить 
условия труда, оградить бизнес от несправедливой конкуренции, защитить наши 
национальные ресурсы и еще многими другими путями послужить решению проблем, 
явно имеющих общенациональный характер, Верховный суд присваивал себе право 
судить о разумности действий Конгресса – одобрять или не одобрять 
государственную политику, выраженную в принимаемых законах.

В этом обвинении я не одинок. Такого же мнения придерживаются наиболее 
уважаемые члены самого Верховного суда. Я не имею возможности процитировать все,
 что они говорили, когда оставались в меньшинстве при рассмотрении таких 
вопросов, но, например, когда был объявлен неконституционным Закон о пенсионном 
обеспечении железнодорожников, председатель Верховного суда Хьюз[46 - Чарльз 
Эванс Хьюз (1862–1948 гг.), председатель Верховного суда с 1930 г. по 1941 г.] 
написал в своем особом мнении, что решение большинства «отступает от здравых 
принципов» и налагает «неоправданное ограничение на право регулирования 
торговли».[47 - Речь шла о пункте 3, раздел 8, статья I Конституции США, 
предусматривающем право Конгресса регулировать внешнюю торговлю между штатами.] 
При этом Хьюза поддержали трое других судей. В другом случае, когда 
неконституционной была объявлена Администрация регулирования сельского 
хозяйства, судья Стоун[48 - Харлан Фиске Стоун (1872–1946 гг.). С 1925 г. – 
член, а с 1941 г. – председатель Верховного суда.] сказал о решении большинства,
 что оно «превратно трактует Конституцию». С ним согласились двое других судей. 
Приведу еще один пример: когда рассматривался и был признан неконституционным 
закон штата Нью-Йорк о минимальной ставке оплаты труда, судья Стоун заявил, что 
большинство суда навязывает Конституции «свои личные экономические 
предубеждения» и что лишать законодательную власть свободы в выборе мер борьбы 
с бедностью, обеспечения средств к существованию и охраны здоровья большинства 
населения – значит, «делать государственное управление бессильным». К мнению 
Стоуна присоединились еще двое судей.

Зная об этих разногласиях в Верховном суде, невозможно поверить утверждениям 
некоторых его членов, что именно Конституция велит им, к их глубокому сожалению,
 препятствовать воле народа. Становится ясно, как прав был судья Хьюз, когда он 
говорил: «Мы все подчиняемся Конституции, но, что такое Конституция, определяют 
судьи».

Не ограничиваясь чисто судебными функциями, Верховный суд стал чем-то вроде 
третьей палаты Конгресса – «сверхзаконодательной» палаты, по выражению одного 
из судей. Вольно интерпретируя Конституцию, суд навязывает ей слова и смысл, 
которых ее создатели в нее не вкладывали и не имели в виду.

В итоге мы, весь народ, поставлены в такое положение, что нам придется принять 
меры и каким-то образом оградить Конституцию от Верховного суда, а Верховный 
суд – от него самого. Мы должны найти способ апеллировать на решения Верховного 
суда к еще более высокой инстанции, каковой является сама Конституция. Нам 
нужен такой Верховный суд, который будет отправлять правосудие, подчиняясь 
Конституции, а не подчиняя ее себе. В наших судах должны править законы, а не 
люди.

Я хочу – думаю, все американцы меня поддержат, – чтобы у нас действовала 
независимая судебная власть, как это было задумано авторами Конституции. Для 
этого необходим такой Верховный суд, который обеспечивал бы исполнение 
Конституции, как она написана, без попыток «подправить» ее, произвольно 
применяя судебные полномочия и считая свое слово за высший авторитет. 
Независимость суда не означает, что ему дозволено отрицать общепризнанные факты.