Он тотчас же послал гонца к Тугай-бею, скрытно стоявшему в тылу поляков.

- Скажешь татарину, - наказывал он гонцу, - что все регистровые и пехота 
перешли на мою сторону. Проси его послать им коней, у татар, ведь, всегда 
тройной запас.

В польском лагере с самого утра все уже были на ногах, да впрочем в эту ночь 
никто и не ложился спать, опасаясь внезапного нападения казаков. Потоцкий 
осматривал войска, Шемберк и Чарнецкий сопровождали его.

- Я снова настаиваю, что надо послать разведчиков, - сказал Чарнецкий.

- Теперь это довольно трудно сделать, - возразил Потоцкий, - при дневном свете 
их тотчас же изловят, и мы доставим только языка неприятелю... Однако, что это? 
- сказал он, прислушиваясь. - Как будто конский топот?

Шемберк, всматриваясь в даль, заметил:

- Да, вот и пыль! Это, наверное, барабашевцы! Слава Иисусу! Теперь нам победа 
легко достанется!

Войска тоже заметили приближающихся драгун и казаков и приветствовали их 
громкими восклицаниями. По всему лагерю пронеслась весть о прибывшем 
подкреплении.

- Слава Иисусу! - слышалось со всех сторон. - Теперь разобьем врагов, возьмем в 
плен самого Хмельницкого и приведен к пану гетману.

Только осторожный Чарнецкий недоверчиво всматривался в приближавшийся отряд и с 
сомнением в голосе спросил:

- Однако, откуда же они достали коней? Да и кони татарские!

Это простое соображение никому раньше не пришло в голову. Теперь же все с 
беспокойством смотрели за отрядом.

Барабашевцы, поравнявшись с лагерем, быстро проскакали мимо и направились прямо 
к казацкому табору.

Поляки не верили своим глазам.

- Это невиданная, неслыханная измена! Они насмеялись над нами. Проклятые казаки,
 им нельзя верить ни на волос!

В лагере произошло общее замешательство: все кричали, все проклинали; только 
одни драгуны или, вернее, казаки, одетые в драгунский мундир, стояли мрачные, 
угрюмые, смотрели туда, куда ускакали барабашевцы. В эту минуту они чувствовали 
себя тоже русскими, и затаенная ненависть к панам так и просилась наружу.

- Что же, братья, - шептали смельчаки, - долго мы будем против своих же 
воевать? Если они не побоялись, проскакали мимо лагеря к Богдану, то чего же мы 
трусим? Эти паны думают, что если они одели нас в немецкое платье, то мы уж и 
веру свою православную забыли. Не бывать этому, не погубим наших душ!

Хмельницкий на виду всего польского лагеря гарцевал перед своим табором на 
белом коне с белым знаменем. На знамени красовалась надпись: "Покой 
христианству". Приблизившись к Богдану, барабашевцы остановились; Кривуля с 
несколькими выборными соскочил с коней и, отвешивая низкий поклон, проговорил:

- Клянемся тебе, Богдане! Мы пришли служить верой и правдой церкви святой и 
матери нашей Украине.

- Рыцари молодцы! - отвечал Хмельницкий, - не ради славы или добычи мы взялись 
за сабли. Нет, мы обороняем жизнь свою, защищаем жен и детей наших. Даже зверям 
и птицам Бог дал для защиты зубы и когти, как же нам не вступиться за веру, за 
честь, за вольность. Поляки все у нас отняли, они взяли нас в неволю на 
собственной земле нашей; они замучили гетманов наших; кровь этих мучеников 
вопиет к вам, души их просят отмстить за них и за всю Украину.

- Не дадим веры нашей на поругание, - воскликнули барабашевцы, кровью нашей 
смоем все обиды...

С криками: "Да здравствует Украина!" поскакали они в казацкий лагерь, где их 
дружно приветствовали запорожцы ответными криками.

Поляки все это видели и совсем упали духом.

- Приглашаю панов на совет, - проговорил Потоцкий собравшимся около него 
начальникам.