произнес:

- Боже, Создатель всей видимой и невидимой твари! Клянусь Тобой, чего ни 
потребую, чего ни попрошу у его ханской милости - все буду делать без коварства 
и измены. Если бы я замыслил что-либо ко вреду его ханской милости, то да 
отсечет, Боже, эта сабля мою голову!

- Теперь мы верим тебе! - сказал хан и милостиво пожал Богдану руку в знак 
союза.

Его примеру последовали и все мурзы.

- Значит, я могу рассчитывать на твою помощь, высокий повелитель? весело 
спросил Богдан, когда церемония кончилась.

- Сам я не могу сейчас тебе ничем помочь, потому что в Диване еще не обсудили, 
начинать ли нам войну с ляхами, а без согласия с Диваном я ничего не могу 
сделать. Но я позволю своему мурзе Тугай-Бею идти с тобой. Вы начните, а когда 
Диван решит объявить войну ляхам, то и я к вам нагряну.

Приходилось помириться и на этом.

Настала Пасха 2 апреля. Казаки шумно христосовались, стреляли из ружей. По 
всему городу разнеслась весть, что урусы справляют свой "байрам-великий", и 
татары бежали к скромному домику армянина смотреть на пирующих.

- Что случилось? - спросил хан, услыхав шум и выстрелы.

Ему объяснили в чем дело.

- Ну, так свезти ему три бочки вина, пять быков и пятнадцать баранов, - 
приказал хан, - да поздравить их от моей милости с их великим байрамом.

Казаки с восторгом встретили ханский подарок. Остряки-бандуристы тут же сложили 
лихую песню про славного хана с припевом:

Гей, гей, хан Гирей

Раздобрився дюже!

Гей, гей, хан Гирей,

Ты казаков друже!

Далеко за полночь пировали казаки. У Богдана тоже шел пир: он угощал на 
прощанье мурзу Али и еще несколько знатных татар и, между прочим, завел с 
мурзой разговор о его слуге.

- Великое бы ты мне одолжение сделал, если бы отпустил твоего молодого мальчика 
со мной: он дружен с одним из моих казаков, пусть бы поучился у него военному 
делу. Самому-то ему больно охота пришла пороху попробовать.

- Что же, я не прочь, только вряд ли его мать отпустит, ей уж сколько раз 
предлагали взять его в поле, да она и слышать не хочет.

Но на этот раз Олешка оказалась очень сговорчивой и живо согласилась. К 
великому удивлению всех она тоже стала собираться в путь.

- А ты-то куда? - спрашивали ее.

- Побреду за ними, пока сил моих хватит, - говорила хитрая старуха со слезами, 
- а умру в степи, так туда мне и дорога.

Наконец, хан дал Богдану прощальную аудиенцию.

- Передай слуге нашему Тугай-Бею, сказал Ислам-Гирей, вручая свою ханскую 
грамоту, что мы разрешаем ему идти с тобой, но с тем условием, чтобы ляхи не 
знали об этом нашем позволении. Пусть они думают, будто Тугай-Бей сам по себе 
напал на них. Сыну твоему будет у нас хорошо, об нем не беспокойся.

- Прощай, Тимош, - говорил Богдан сыну, - пользуйся случаем и присмотрись к 
здешней жизни, в ней много найдешь для себя интересного; не пропускай случая 
сводить знакомство со здешними знатными мурзами, почем знать, быть может, 
когда-нибудь тебе и самому их помощь пригодится. Главное же, старайся 
понравиться хану; нам казакам пока одна только и надежда на татарскую помощь...

Катря с Олешкой отправилась вместе с казаками: мурза подарил своему мнимому 
слуге прекрасного коня и богатую одежду. Хмельницкий тоже получил богатые 
подарки от хана: черкесский панцирь, колчан, лук и стрелы, розовый кафтан из 
златоглава, темно-зеленый кунтуш французского сукна и позолоченную саблю. В