- Теперь пришло только сорок тысяч, а ждут и самого хана с большим войском. Они 
с Богданом поклялись помогать друг другу до самой смерти.

Священника арестовали. Паны совсем потеряли головы и не воспользовались даже 
несколькими часами, оставшимися до рассвета, чтобы приготовить войско к бою. 
Каждый спешил к своему обозу и отдавал приказания поспешно все упаковывать, 
снимать шатры, укладывать провизию. Это произвело еще большее замешательство в 
войске. Все суетились, хватали что попало и со страхом посматривали на казацкий 
табор, откуда доносились крики татар и веселые песни казаков.

Лишь только занялась заря, из казацкого табора бросились к реке многие тысячи 
татар и их дикие крики огласили воздух. Ужас объял польский лагерь. Начальники 
спешили отдавать приказания, но, не сговорившись заблаговременно, только 
перебивали друг друга. Конецпольский настаивал на том, чтобы встретиться с 
казаками на берегу реки, но Заславский и слышать об этом не хотел. Он 
предпочитал держаться в укреплениях.

Жолнеры схватились за оружие, но не получая приказания от начальства, начали 
действовать самостоятельно; каждая хоругвь занимала место по своему 
благоусмотрению, становясь там, где казалось удобнее. Между тем густая волна 
татар уже хлынула через плотину и атаковала шанцы. Чорнота со своими мнимыми 
татарами был впереди всех и схватился с двумя поляками. Полякам пришлось 
вступить в бой, чтобы отразить нападение, хотя они никакого приказания еще не 
получили. Хитрый казак не думал серьезно нападать, ему нужно было только 
выманить врага. После горячего натиска, он сделал вид, что отступает к плотине, 
поляки погнались за ним... Он перешел плотину и поляки, увлеченные 
преследованием, тоже очутились на другой стороне реки. Утренний туман, 
застилавший берег, скрыл оба отряда... Вдруг перед ними выдвинулись из тумана 
новые полки; поляки бросились назад, но отступление им было отрезано, на 
плотине стояли их же товарищи; произошла страшная давка. Одни попадали в воду, 
другие были потоптаны казаками; хоругви были совершенно уничтожены. К 
довершению беспорядка, в тылу из засады появился Кривонос, и полякам пришлось 
действовать на два фронта.

Когда вечером битва прекратилась, все поле усеяно польскими трупами.

Паны втайне переговорили между собой и решили уйти из лагеря.

- А как же войско? - спрашивали некоторые.

- Мы пошлем сказать Вишневецкому, чтобы он принял начальство.

- А наше имущество? - с беспокойством осведомлялись те, у кого было много возов.


- Возы следует захватить с собой, - отвечали им.

Ночью, когда когда лагерь погрузился в сон, паны вместе со своими возами тихо и 
неслышно уехали до дому. Кое-кто из стражи видел это бегство; поднялась тревога,
 все войско поднялось на ноги; все убедились, что начальники покинули лагерь, и 
бросились бежать, сломя голову.

Забрезжил рассвет холодного сентябрьского утра. Несколько казаков, в том числе 
Ивашко и Тимош, появились перед шанцами и стали вызывать ляхов на герцы.

- Гей, вы, ляхи! - кричали они, трусите вы нас, что ли? Куда вы все 
попрятались?

Но польский лагерь безмолвствовал, только слышалось одинокое ржанье коней да 
протяжный вой собак. Казаки подъехали к самым шанцам. Все точно вымерло.

- Что за диво? - сказал Ивашко. - Ведь, лагерь-то точно пустой?

В это время навстречу им поднялся из-за шанцев высокий худощавый священник.

- Брыкалок, ты?

- Я, хлопцы! - отвечал весело Брыкалок, держась за бока, и покатился со смеху.

- Куда же ляхи делись? - спросил Тимош.

- Ляхи-то? - едва проговорил Брыкалок сквозь смех, - утекли до дому, даже меня 
забыли прихватить. Милости просим в панский лагерь; паны все нам оставили: и 
возы, и лошадей, и горилку, и медь. А карбованцев и серебра, сколько хочешь, 
столько и бери. Даже, вот какие добрые, конфет и пирожного оставили, будет чем 
нам полакомиться.

- Да с чего-ж это они? - удивились казаки.