Образ жизни Гитлера позволял Борману постоянно держать в поле зрения все 
его ближайшее окружение. Первое правило гласило: никаких дел до девяти часов 
утра. Курьерский самолет из Берлина со сведениями обо всех событиях дня 
предыдущего, новыми документами и газетами прилетал в десять часов. Гитлер 
никогда не просыпался раньше десяти — обычно он вставал намного позже. После 
завтрака совершал пятнадцатиминутную прогулку в небольшой сосновой рощице в 
компании с Борманом, изредка — в обществе [309] кого-нибудь из адъютантов. 
Благодаря этой привычке фюрера Мартин мог обсудить с ним некоторые дела в 
полуофициальной обстановке. Совещания по военным вопросам начинались обычно 
после двенадцати часов. Поскольку генералы не терпели присутствия Бормана, у 
него появлялась возможность заняться собственными делами. Затем он вновь 
присоединялся к Гитлеру во время ленча и сидел за столом по диагонали от него, 
вслед за Кейтелем. Встав из-за стола, фюрер вызывал к себе Бормана. Рейхсляйтер 
НСДАП предлагал вниманию диктатора отобранную почту, документы, затребованные 
им данные и подготовленные по его заданию приказы, декреты и т. д. Эта работа 
никогда не занимала более тридцати минут, что свидетельствовало об отличной 
предварительной подготовке документации, об умении Бормана кратко и точно 
изложить суть дела. 
      Следующие два часа обычно были отмечены в календаре личного камердинера 
Гитлера, гауптштурмфюрера СС (что соответствует званию армейского капитана) 
Линге, как «личное время». То есть до обеда фюрер отдыхал от дел, чаще всего — 
спал. После обеда (в восемь часов вечера) он вновь звал к себе Бормана и 
беседовал с ним до полуночи. Совещания и консультации с нацистскими бонзами 
обычно тоже проводились в этот отрезок времени. Затем следовал вечерний чай, 
после чего Гитлер произносил свои ночные монологи в присутствии приближенных, в 
числе которых, естественно, был и рейхсляйтер НСДАП. После трех часов ночи 
Гитлер обычно отпускал приглашенных, а Борман уточнял, какие из решений фюрера, 
принятых за прошедший день, следует немедленно оформить в виде декретов, 
приказов и инструкций. В четыре часа ночи Гитлер удалялся в спальню. Борман же 
вновь усаживался за рабочий стол, просматривал записи прошедшего дня и делал 
необходимые пометки. Он вообще никогда не спал более шести [310] часов в сутки. 
Только необыкновенное здоровье помогало ему много лет подряд выдерживать столь 
напряженный ритм без пребывания на свежем воздухе, без дневного света, а 
физическим упражнениям он посвящал — лишь эпизодически — не более одного часа в 
день. Режим добровольного заточения изредка прерывался поездками в Берлин, 
Мюнхен или Оберзальцберг (в связи с исполнением обязанностей шефа партийной 
канцелярии) и в тех случаях, когда Гитлер проводил некоторое время в Бергхофе. 
Нога Бормана лишь дважды ступала на восточные земли, когда фюрер выезжал в 
ставку, расположенную на Украине. Причем во время одной из этих поездок он 
поддался не характерному для него любопытству и даже решился выйти за колючую 
проволоку, чтобы осмотреть окрестности. 
      Сведения о России Борман черпал из рассказов тех, кто ее почти не видел. 
Любой солдат, оказавшийся в начале зимы 1941 года недалеко от Москвы, узнал эту 
страну в тысячу раз лучше. Сведения о русских Борман получал прежде всего из 
монологов фюрера: славяне — ленивые, склонные к анархии, нецивилизованные 
варвары, неспособные на великие достижения; они дики и сумасбродны, и потому 
служащим германской полиции придется постоянно держать руку на кобуре. Борман 
никогда не видел воочию, как поднимаются в атаку, как умирают на поле боя, как 
страдают раненые, какие пытки переносят пленные. Для него все эти люди 
оставались абстрактными фигурами. Его реальностью были фантазии Гитлера о 
будущем этой страны: немцы — владельцы обширных плодородных земель; немецкие 
города с величественными зданиями, соединенные между собой скоростными 
автострадами; прекрасные пригородные виллы — рай для сотен миллионов немцев; а 
русские где-то далеко, в глуши — разгромленные, обездоленные, покоренные, 
безропотно и непрерывно работающие. [311] 
      Коллеги по партии, не верившие в скорую победу, были в глазах Бормана 
пораженцами. К таковым он относил, например, Геббельса, в конце 1941 года 
предложившего (и представившего по этому поводу доклад на двадцати девяти 
страницах!) пообещать восточным народам освобождение от большевизма и призвать 
их к сотрудничеству в борьбе за свободное светлое будущее. 
      Не лучше был Розенберг, выступивший с идеей присвоить особый статус 
украинцам и прибалтийским народам, что означало создать культурные центры, 
открыть университеты, обеспечить приличные жилищные условия, дать право на 
владение землей и даже создать собственные военизированные формирования для 
борьбы против коммунистов. Слабоумные генералы предлагали возобновить — после 
десятилетий атеизма! — религиозные службы в надежде, что проповеди против 
дьявола Сталина сделают верующих людей их союзниками. Борман внимательно следил 
за тем, чтобы подобные документы не попадали на стол Гитлера, и использовал их 
для натравливания конкурентов друг на друга: Гиммлер ненавидел 
священнослужителей; военные не желали доверять оружие сочувствовавшим 
представителям местного населения; а чтобы не оставить камня на камне от идеи 
предоставления особого статуса украинцам, достаточно было позвонить Герингу и 
гауляйтеру Коху, о котором Гитлер был очень высокого мнения. [312]
      За первенство среди равных 
      Завершить расправу над рейхсляйтером Розенбергом не составило для Мартина 
особого труда. Он даже позволил себе насладиться долгой местью, неспешно 
добивая обессиленного конкурента, с иезуитской изощренностью выискивая и 
поражая его самые чувствительные места. Розенберг, основатель и проповедник 
путаной философии культуры, не приобрел последователей и оставался в 
одиночестве. Гитлер, прочитав лишь начало книги Розенберга «Мифы двадцатого