членами правительства. Кроме того, он внес в его содержание собственные 
предложения, не согласовывая их с прочими участниками совещания, которое 
длилось до пяти часов утра. Естественно, большую часть времени Гитлер 
произносил монологи, а в паузах слушатели могли задать вопросы, выяснить 
отношение фюрера к своим идеям. 
      Нетрудно понять, почему отсутствовал Гиммлер: суд не приглашает палача 
для вынесения приговора. Дело последнего — исполнять решение. Гейдрих, [299] 
специальный уполномоченный Гиммлера, находился в это время в ставке СС, укрытой 
в лесу всего в нескольких километрах от «Вольфшанце». Нетрудно представить 
ярость, охватившую Гейдриха при известии, что его оставили не у дел. Никто из 
собравшихся не высказал сожалений по поводу отсутствия Гиммлера, а Розенберг 
был даже откровенно рад этому. Ни Борман, ни Геринг не причисляли рейхсфюрера 
СС к деятелям второго эшелона власти. В меморандуме Бормана были четко 
определены полномочия Гиммлера: в отношении местного населения предпринять шаги,
 необходимые для восстановления мира, обеспечения исправности линий 
коммуникаций и поставок продовольствия, применяя все меры вплоть до расстрелов, 
выселения и т. д.; уничтожить всякого, кто вздумает противиться германскому 
владычеству. Для выполнения этой миссии бригады СС надлежало укомплектовать 
соответствующей техникой, начиная от бронемашин и кончая «юнкерсами» для 
бомбардировок населенных пунктов, жители которых могли оказать упорное 
сопротивление. Подавлять, заставлять, управлять — вот приоритетная задача. 
      После перелета Гесса Борман объединился с Герингом в борьбе против 
остальных рейхсляйтеров. Эти двое задолго до совещания договорились между собой 
о предстоящих назначениях на ключевые посты. Комиссаром богатой Украины они 
хотели видеть гауляйтера Восточной Пруссии Эриха Коха, тогда как Розенберг 
справедливо опасался, что своевольным Кохом, опиравшимся на поддержку 
могущественных покровителей, трудно будет управлять. Розенберг добивался 
назначения на пост комиссара Остланда Генриха Лозе, гауляйтера 
Шлезвиг-Гольштейна, но Борман жестко отринул эту кандидатуру. Крыму предстояло 
стать вотчиной гауляйтера Австрии Альфреда Фроенфельда, а гауляйтеру 
Бранденбурга Вильгельму [300] Кубе было уготовано место либо в Москве, либо в 
Белоруссии. Вновь назначенные — все без исключения — могли похвастаться 
дружескими отношениями с Борманом. Рейхсляйтер НСДАП и рейхсмаршал договорились 
в будущем сделать уступку Розенбергу и утвердить его ставленника на пост 
комиссара Кавказа (как известно, до этого не дошло — советские войска и история 
распорядились иначе). 
      Когда конференция уже подходила к концу, участники вспомнили о 
рейхсфюрере СС. Борман записал в протоколе: «На совещании были определены также 
полномочия рейхсфюрера СС. Фюрер, рейхсмаршал и остальные согласились, что 
полномочия Гиммлера должны остаться такими же, как и в рейхе». Эта формулировка 
позволяла создать у Розенберга впечатление, будто в пределах попадавшей под его 
власть территории полиция будет подчинена ему. С другой стороны, вписав фразу 
фюрера «решительно расстреливать, выселять и тому подобное», Борман обеспечил 
своему союзнику Гиммлеру достаточную свободу действий. Геринг же отнесся к 
этому спокойно, поскольку должность председателя совета министров по вопросам 
обороны позволяла ему — если бы понадобилось — поставить Гиммлера на место. В 
то время министр оккупированных территорий еще не имел зданий для нового 
министерства и на совещании обратился к Гитлеру с просьбой разместить 
штаб-квартиру ведомства в Берлине. Соответствующие здания были выделены, и сие 
означало для Розенберга личную победу: незадолго до этого его личный враг 
Риббентроп отказался предоставить необходимые помещения. Борман тоже был 
доволен таким поворотом событий, поскольку штаб Розенберга оказался настолько 
удаленным от самих оккупированных территорий, что гауляйтеры могли, не опасаясь 
жесткого контроля, действовать и принимать решения по собственному усмотрению. 
Точнее — [301] в соответствии с пожеланиями Бормана, который не только 
географически находился к ним гораздо ближе, но и имел на них большее влияние 
как партийный руководитель.
      * * * 
      К лету 1941 года Борман поставил конфискацию церковного имущества на 
широкую ногу: в западных областях Германии реквизиции подверглись тридцать пять 
монастырей; в епархии Бреслау зарегистрировано более шестидесяти актов 
конфискации; в Австрии — более двухсот. Протесты и обращения в суд не помогали. 
Лишь в нескольких случаях у истцов оставалась надежда со временем добиться 
своего, но затягивание слушаний в суде грозило сделать процессы бесконечными. И 
все-таки в июле 1941 года случилось то, чего Гитлер хотел избежать во что бы то 
ни стало: разразился громкий скандал. Все началось с мюнстерского епископа 
графа Клеменса Августа фон Галена, в епархии которого гестапо реквизировало 
восемь монастырей. В своих проповедях он заявил, что национал-социалисты 
осуществляют гонения против христиан и церкви, а также убивают людей, 
страдавших душевными расстройствами, в ходе реализации проекта «Эйтаназия». 
Зарубежная пресса запестрела соответствующими сообщениями, а внутри страны его 
проповеди расходились по рукам в нелегальных рукописях. 15 августа 1941 года 
Борман записал в дневнике: «Остается ждать шагов фюрера против епископа — 
вполне подошел бы смертный приговор. Но в условиях военного времени такая мера 
может оказаться нежелательной». 
      Действительно, Галена лишь посадили под домашний арест и запретили 
покидать свою резиденцию. Тем не менее глава партийной канцелярии разослал 
гауляйтерам извещения о том, что фюрер распорядился [302] временно прекратить 
конфискации имущества церкви и монастырей. В особых случаях, когда реквизиция 
представлялась необходимой, следовало обращаться к фюреру — естественно, через