влияние Ватикана в Польше, и попросил, если кому-то представится возможность, 
заполучить для него один экземпляр. С напускной суровостью Розенберг 
продекларировал: «Мы не позволим показывать у себя что-либо подобное о 
Ватикане». Громко рассмеявшись, Борман возразил: «Но тогда наиболее 
замечательные фильмы можно будет посмотреть только в России — обидно!» 
      Два примечательных события произошли в феврале 1940 года. 24 февраля 
Гитлер в сопровождении Бормана выехал в Мюнхен на празднование очередной 
годовщины основания партии. В зале пивной «Хофброхау» он произнес традиционную 
речь перед ветеранами, после чего в сопровождении приближенных перебрался в 
«Кафе Хека», где они в задушевной беседе вспоминали былые дни. Борман отметил 
[257] в дневнике: «Диспут между фюрером и Р. Г. о знахарях и гипнотизах». Сам 
Борман гипнотизерами не интересовался и даже не знал, как именно пишется это 
слово, зато Р. Г. (Рудольф Гесс) знал о них все. Он покровительствовал 
хиромантам, гомеопатам, народным лекарям, астрологам, ясновидцам и им подобным. 
Когда кому-либо из людей этой категории доставляли беспокойство бюрократы от 
партии, проповедовавшие примитивный реализм, они находили заступничество у 
Гесса. Рейхсляйтера НСДАП подобные пристрастия босса удивляли, но они 
замечательно ладили между собой, и Борман предпочитал не привлекать внимание 
Гитлера к этим странным увлечениям. Однако в самом фюрере реализм тоже уживался 
с суеверием, поэтому он не корил своего заместителя и с изрядной долей 
любопытства относился к паранормальным и оккультным наукам, хотя о своем 
интересе к этим областям предпочитал не распространяться перед широкой публикой.
 
      На следующий день, уже сидя в поезде, увозившем их обратно в Берлин, 
Гитлер в разговоре с Борманом затронул тему суеверий, знахарства и отношения к 
ним высокопоставленных членов партии. Борман не был достойным собеседником в 
обсуждении такой проблемы, однако в его архиве имелось много свидетельств об 
эксцентричных пристрастиях членов НСДАП высокого ранга. Наиболее крупной 
фигурой в этом ряду был, конечно, Гиммлер, который клялся, что самую древнюю 
народную мудрость хранят потомственные пастухи и сборщицы лечебных трав. Так 
или иначе, Гесс после этого диспута отнюдь не впал в немилость, что 
подтвердилось два месяца спустя: в связи с днем рождения Гесса фюрер пригласил 
заместителя в свою берлинскую резиденцию, чтобы лично поздравить его в 
торжественной обстановке — особая честь по стандартам третьего рейха. [258]
      За «жизненное пространство» 
      Весной 1940 года Борман счел необходимым повторить давнее распоряжение о 
взаимодействии партии и правительства (за истекшее с тех пор время некоторые 
руководители сменились, да и сама инструкция вроде бы устарела, и следовало 
вновь потребовать строгого исполнения изложенных в ней требований). Он вновь 
приказал осуществлять всякие официальные контакты с правительством не напрямую, 
а через бюро Гесса. Новизной отличался лишь пункт, строго запрещавший 
советоваться с каким-либо иным партийным органом по вопросам взаимодействия с 
правительством (сразу после учреждения бюро Гесса Борман не мог открыто заявить 
о подобных претензиях, ибо еще сильны были позиции давно существовавшего отдела 
Роберта Лея). 
      Этот указ помечен датой 9 мая 1940 года, но был подготовлен заранее. Цель 
— дезинформация, ибо в этот день Борман уже покинул Берлин. Из соображений 
секретности Гитлер и все приглашенные прибыли на загородную железнодорожную 
станцию, в депо которой заранее (и тоже тайно) был переведен специальный поезд 
фюрера. Следуя разработанному Борманом и одобренному Гитлером плану маскировки, 
поезд сначала двигался в сторону Гамбурга, но затем незаметно перешел на 
вспомогательную ветку и направился в Эйскирхен. Пункт назначения пассажирам 
[259] не объявляли — о нем знали лишь несколько человек, включая Бормана. На 
самой станции все указатели были сняты. Прямо с поезда всех пересадили в машины,
 и кортеж двинулся в «Фельзенест» («Гнездо среди скал») — новую полевую ставку 
фюрера: система бетонных бункеров, которым любая бомбежка была нипочем; 
зенитные батареи вокруг; на холме, в деревне Родерт (близ Мюнстерефеля) — 
казармы для солдат. 
      Лишь поздно вечером, узнав прогноз погоды, Гитлер приказал Борману 
передать в войска кодовое слово, объявлявшее о начале наступления на Западном 
фронте. Одновременно вступило в действие распоряжение Бормана, предписывавшее 
высшим чинам партии в отсутствие своего рейхсляйтера строго придерживаться 
установленного порядка работы. Следующие несколько недель Гитлеру было не до 
внутрипартийных дел; Борман же просто повсюду сопровождал хозяина, ничем 
особенно не занимаясь. Повидимому, именно поэтому он вернулся к дневнику лишь 
дней через двадцать и ограничился короткой записью о погоде в первые дни 
наступления. 
      Борман вновь приступил к активной деятельности, когда пришла пора 
создавать новую администрацию на захваченных территориях. Йозеф Тербовен, 
гауляйтер Эссена, был назначен комиссаром рейха в Норвегии; после капитуляции 
Голландии один из авторов идеи аншлюса Австрии — Артур Зейсс-Инкварт занял 
аналогичный пост в Нидерландах. 25 мая Борман провел совещание, на которое 
пригласил Зейсс-Инкварта, шефа полиции Гиммлера и Фрица Шмидт-Мюнстера, своего 
подчиненного из бюро Гесса. Для подобных встреч Мартин любил использовать 
термин «консультация», но на самом деле он просто отдавал распоряжения. Через 
месяц военные действия прекратились, поскольку было достигнуто соглашение о 
перемирии, и Борману выпал день его собственного [260] триумфа, когда он созвал 
партийных «военных спекулянтов», которые извлекли немалую выгоду из победы над 
Западом, на совещание в ставку «Черный лес». Кроме Зейсс-Инкварта и его штаба, 
были приглашены: гауляйтер Бадена Роберт Вагнер, ныне назначенный также