Гитлер фактически не интересовался состоянием дел фермы. Однажды, когда 
Борман похвально отозвался о чистоплотности свиней, Гитлер усмехнулся и изрек с 
характерным для него саркастическим юмором (ответить на его шутки никто не 
осмеливался): «Надеюсь, их каждое утро моют мылом и освежают одеколоном». 
Борман же не только не чувствовал себя осмеянным, но почитал за честь служить 
мишенью для колкостей диктатора. Но в день, когда Гитлеру взбрело на ум лично 
ознакомиться с гроссбухом фермы, он испытал несколько крайне волнительных минут,
 напряженно ожидая приговора, пока фюрер изучал цифры. Наконец Гитлер заключил: 
«Замечательно! Не так дорого, как я полагал: литр молока обходится мне всего в 
пять марок». Местные же молочники продавали молоко по двадцать марок за литр. 
      В дальнейшем Борман заведовал работой фермы бесконтрольно. В целом она не 
приносила ему прибыли и была предназначена для самообеспечения Оберзальцберга. 
Борман установил теплицы, позволявшие круглый год снабжать Бергхоф цветами и 
свежими овощами. Некоторые трудности пришлось преодолеть, чтобы наладить 
обеспечение грибами и медом. Для выращивания грибов он приспособил погреба 
пивоваренного завода в Бад-Рейхенхалле и устроил поблизости пасеку с сотнями 
ульев. Пчеловодство увлекло Бормана, и он уделял этому занятию немало времени. 
Всю зиму специально нанятый пчеловод, для которого построили отдельный домик, 
подкармливал пчел сахаром. Единственным доходным делом на ферме оказалась 
давильня сидра. [181] Впрочем, это производство было сезонным, а из фруктовых 
деревьев в Оберзальцберге имелись только яблони. 
      Пожалуй, более успешно Борман действовал в качестве мажордома. Гитлер 
любил приглашать иностранных гостей в свою загородную резиденцию, и обеспечение 
приема возлагалось на Бормана. Эрих Кемпка вспоминал, что «Борман то был со 
всеми грубовато-доброжелателен, то набрасывался на подчиненных с небывалой 
беспощадностью. Вспышки гнева выражались в приступах безудержной ярости, и в 
такие минуты казалось, что он действительно спятил». 
      Трудно сказать, было такое поведение следствием постоянного переутомления 
или выражением грубой и властной натуры. Возможно, оба фактора играли 
определенную роль, но главная причина заключалась в фанатичном стремлении к 
достижению поставленной цели, что порождало требование беспрекословного и 
абсолютно точного исполнения всех его распоряжений. В Оберзальцберге Борман 
принимал на работу и увольнял сотрудников по своей воле. Подчиненные находились 
в полном его распоряжении. Горе было тому, кто навлекал на себя гнев 
рейхсляйтера. А по отношению к тем сотрудникам персонала, к которым Гитлер 
проявлял личную симпатию, поведение Мартина оказывалось совсем иным: Борман был 
с ними предупредителен и порой даже подобострастен, стремился прослыть добрым 
малым в глазах тех, с кем фюрер любил иногда перемолвиться словцом. С прочими 
же он не церемонился. Например, однажды, дав волю своей ярости, Борман разнес 
вдребезги модель сооружения, конструкция которого ему не понравилась, хотя 
создание модели потребовало нескольких тысяч марок. 
      Зная, что Гитлеру нравился дуэт из «Вдовы Мери», Борман купил себе такую 
же пластинку. Поскольку [182] Гитлер любил животных и запретил охоту в лесах 
Оберзальцберга, его верный слуга запретил также заводить кошек и собак, чтобы 
они не нападали на прочую живность. Поистине подобострастие Бормана порой 
бывало смешным. 
      Борман оказался виртуозом временных союзов. Объединившись с кем-то из 
влиятельных деятелей, чтобы одолеть кого-либо из конкурентов в борьбе за власть,
 вскоре он мог «подставить ножку» и недавнему союзнику. Единственным лидером 
третьего рейха, который сумел уберечь свои бастионы от атак Бормана, оказался 
Гиммлер. Тонкий тактик «невидимого фронта» (даже внешне он походил на зверька, 
обладающего лучшей приспособляемостью среди млекопитающих) был крепким орешком 
и слишком «скользким» противником. К тому же Гиммлер готов был стать верным 
союзником Бормана, насколько это допускалось условиями всеобщего взаимного 
недоверия, царившего в нацистской верхушке. Конечно, создание прочного альянса 
столь могущественных фигур потребовало немало времени — малейшая ошибка, 
мгновение расслабленности могли стать роковыми для одного из них. Каждый 
понимал, что другой моментально воспользуется любым промахом своего визави. 
      В то время альянс Борман — Гиммлер еще не стал всеобъемлющим, но все уже 
знали, что они действуют сообща. Дарре, не проявивший достаточного умения в 
повседневной политической борьбе, впервые осознал далеко идущие перспективы 
этого союза лишь во время празднования Нового, 1937 года: приехав в гости к 
Гиммлерам, он встретил там семейство Борманов в полном составе, что безусловно 
свидетельствовало об укреплении их «дружбы». Уже через месяц [183] Борман 
получил звание группенфюрера СС. Его союз с рейхсминистром сельского хозяйства 
постепенно распался. Влияние Дарре продолжало падать, и с началом войны он 
уступил пост министра ставленнику Гиммлера. 
      В 1936 году по наущению Бормана фюрер установил порядок, при котором ни 
один служащий министерства не мог рассчитывать на повышение без 
предварительного изучения личного досье, заведенного на него в бюро заместителя 
фюрера. В том же году Борман учредил специальные курсы для госслужащих и 
установил правило — впредь никто не может быть принят на ответственную 
государственную работу, если не прошел дополнительную подготовку на курсах. 
      При оценке кандидатов бюро Гесса опиралось на сведения, поступавшие из 
местных партийных комитетов НСДАП. Очевидно, в этих характеристиках находили 
отражение личные симпатии и антипатии. Причем человек, получивший отрицательный 
отзыв, не мог ни узнать, кто был автором доноса, ни обелить свою репутацию. 
Борман поставил министра юстиции в известность о том, что запрещает разглашать 
имена доносчиков, дабы обеспечить членам партии возможность безбоязненно 
сообщать руководству важную информацию. В итоге обычным служащим приходилось