работы фюрера, вынуждавшей его жертвовать [128] личной жизнью и пристрастиями — 
народной медициной и полетами. Гесс не обладал той особой хваткой и мгновенной 
реакцией, которые необходимы в ежедневной тактической игре на политическом 
поприще. Не в его обыкновении было сводить проблему к абстрактному общему 
принципу, выраженному парой фраз. А Гитлер требовал, чтобы его сподвижники 
готовили именно максимально упрощенные и сжатые формулировки, изначально не 
допускавшие никаких возражений. Однажды фюрер сказал о своем заместителе: 
«Надеюсь, что не он станет моим преемником. Даже не знаю, кого мне было бы 
больше жаль в этом случае: его или партию». Как-то в разговоре с Геймом Борман 
пожаловался на босса: «Я больше не могу так работать. Гесс вечно опаздывает, 
начинает заниматься тем или иным вопросом, когда решение уже принято. Если 
ситуация не изменится, наше бюро потеряет всякие надежды на будущее!» 
      Вскоре Гесс понял, что штабсляйтер справляется с бумагами лучше его. 
Впрочем, это открытие его не обескуражило. Неспособность Гесса конкурировать с 
поднаторевшими в интригах соперниками усиливала широко распространенное мнение 
о нем как о скромном и честном человеке. Несмотря на предупреждения, он 
отказывался верить, что Борман постарается оттеснить его. А тот и в самом деле 
оставался лояльным по отношению к Гессу. Словом, постепенно в компетенцию 
Бормана перешла обязанность готовить для фюрера краткие и четкие резюме по всем 
вопросам, которые могли затрагивать интересы партии. Порой ему приходилось 
исполнять свои функции в представительстве НСДАП в Берлине, находившемся рядом 
с рейхсканцелярией, но большую часть времени он работал в Мюнхене. Борман много 
разъезжал. Он должен был присутствовать на каждом совещании партийной элиты 
(таковых в его дневнике отмечено более тридцати только за 1934 год), чтобы 
[129] постоянно демонстрировать свой статус рейхсляйтера НСДАП, налаживать 
связи с влиятельными деятелями, подыскивать потенциальных союзников. 
      Вместе с тем от фюрера его еще отделяла изрядная дистанция, и 
представители ближайшего окружения Гитлера — адъютанты Юлиус Шауб и Вильгельм 
Брюкнер, фотограф и сплетник Генрих Хофман, личный водитель Юлиус Шрек — 
совершенно не боялись рейхсляйтера. Фюрер был недоверчив и подозрителен. Лишь 
во время празднований по поводу итогов мартовского плебисцита 1935 года в Сааре 
Борман впервые отметил в дневнике: «Ехал в машине вместе с фюрером». 
Впоследствии такие поездки стали обычным каждодневным явлением. 
      А в 1933 году Гитлер не оказывал поддержки бюро Гесса в его 
бюрократической перепалке с противниками. Гесс еще не обладал привилегией 
выступать в кабинете министров от имени фюрера, и министр внутренних дел 
рейхсляйтер Вильгельм Фрик предпринял попытку атаковать его позиции. Он 
утверждал, что положение министра партии не должно вносить смуту в действия 
рейхсминистров. Его поддержали другие рейхсляйтеры, не желавшие признавать 
особых полномочий «заместителя фюрера по делам партии», поскольку в 
соответствии со структурой партийной иерархии они определенно утрачивали власть 
и самостоятельность. В конце 1933 года Борман пожаловался, что бюро «получает 
сведения о декретах, указах и постановлениях из газет», а не из первых рук. В 
продолжение этой тяжбы в апреле 1934 года Гесс подписал приказ (который, 
впрочем, не возымел действия), обязавший рейхсляйтеров информировать его «по 
всем вопросам, затрагивающим интересы партии», а «все постановления... высших 
правительственных органов следует передавать на рассмотрение бюро для их 
предварительного утверждения». [130] Что же касается гауляйтеров, то они 
относились к нему со снисходительной фамильярностью, ибо подчинялись 
непосредственно фюреру, а на приказы рейхсляйтеров обращали внимание лишь в тех 
случаях, когда это оказывалось выгодно для них. Гесс и его штабсляйтер очень 
раздражали их, поскольку всякая жалоба или просьба к правительству должна была 
отныне ложиться на стол Бормана. На практике же гауляйтеры ухитрялись обойти 
неприятную процедуру, и даже десять лет спустя Мартин еще боролся с нарушениями 
этого правила.
      * * * 
      На партийных совещаниях Борман старался выказывать себя доверенным 
представителем Гитлера. В конце 1933 года на конференции местных 
административных руководителей он известил собравшихся о том, что отныне им 
запрещается проводить какие бы то ни было публичные дискуссии о возможных 
территориальных изменениях внутри Германии, поскольку это неизбежно приводило к 
возникновению беспорядков. 
      Примерно в то же время он распространил циркуляр, в котором от имени 
высшего руководства утверждалось, что попытки ветеранов партии сформировать 
элитные корпуса являются нежелательными. Его ничуть не смущало, что тем самым 
он нанес удар своему тестю: верховный арбитр партии Бух давно занимался 
реализацией этого плана, стремясь создать в НСДАП противовес всевластному 
деспотизму Гитлера. В начале 1934 года Борман не только председательствовал на 
конференции гауляйтеров в Берлине, но и готовил наброски заключительного 
протокола в соответствии с выступлением Гитлера. А влияние человека, которому 
поручались столь ответственные задания, конечно, никто не мог игнорировать. 
[131] 
      Зачастую гауляйтерам приходилось объединяться с ним. В непрекращавшемся 
споре за превосходство между партией и государством гауляйтеры и Борман 
оказались в одном лагере. Гитлеру не было нужды вмешиваться в эту возню, 
поскольку он занял позицию над ней, став одновременно фюрером в партии и 
канцлером (а впоследствии президентом) в правительстве. От исхода борьбы 
зависело, за кем — за радикальными партийными лидерами или консерваторами из 
правительства — останется последнее слово в принятии решений на остальных 
уровнях власти.