[104] Известно, что настроения против Рема произрастают из отрицательного 
отношения политических лидеров к СА. К тому же возникают возмутительные намеки, 
мол, все мы, старые члены партии, на самом деле являемся ставленниками СА. В 
политической организации в целом нет плохого отношения к СА. Но кто посмел 
называть наших политических лидеров «бонзами»? Лично я предпочел бы участвовать 
в непосредственной борьбе в качестве офицера СА, чем день за днем сидеть за 
столом и рыться в бумагах с утра до ночи. Подумайте, кто получает больше денег, 
кто имеет большую свободу действий? Разумеется, не тот, кто пунктуально 
исполняет нелегкие обязанности и знает, с какой неохотой члены партии платят 
взносы.
      Знает ли фюрер об угрожающих тенденциях в партии накануне выборов? 
Известно ли ему, что значительная часть нынешних представителей СА 
придерживается мнения, что голосовать следует за коммунистов? Когда были 
опубликованы материалы о Реме, а фюрер в ответ заявил, что Рем останется 
начальником штаба, многие члены партии недовольно качали головами. В настоящий 
момент, по моему мнению, очень опасно подвергать партию испытаниям. Уверенности 
в победе на выборах в рейхстаг нет; большинство членов партии разочарованы, ибо 
некоторые ответственные руководители (Геббельс и Рем) выступали с чрезмерно 
самонадеянными заявлениями. Пока еще сохранилось мнение, что истина — за 
фюрером, и это положение необходимо сохранить и закрепить, потому что в ином 
случае Движение неминуемо погибнет. Подавляющее большинство народа потеряет 
веру в фюрера, если фюрер будет оказывать поддержку человеку, который подвел, 
предал своих соратников злейшему политическому врагу. Я, как и другие члены 
партии, могу не понимать каких-то политических решений, поскольку мы не знаем в 
достаточной [105] степени всех обстоятельств и условий; фюрер есть фюрер, и он 
в конце концов победит. Проблема состоит в том, что в настоящий момент действия 
одного человека нанесли серьезный ущерб всему Движению».
      Передал ли Гесс это письмо Гитлеру, ознакомил ли с его содержанием? 
Известно, что он не любил приносить фюреру плохие вести; экспрессивная 
жестикуляция и тяжелый взгляд голубых глаз Гитлера оказывали на него, как и на 
многих других, гипнотическое, парализующее воздействие. Гауляйтер Аугсбурга 
Карл Валь тоже докладывал Гессу о самостоятельной подготовке штурмовиков к 
путчу (Валя информировали два человека из числа лидеров СА его округа). Гесс 
знал также, что Гитлера очень волновала эта проблема, ибо он жаловался на 
легкомысленное отношение лидеров СА к делу «двух предателей». Во время 
внутрипартийной склоки с Пфаффером фюрер дал понять, что считает путч не только 
опрометчивым, но и безнадежным предприятием. 
      «Наши формирования безоружны; какое бы оружие — вопреки моему желанию — 
ни появилось у них, они бессильны перед полицией и рейхсвером, экипированными 
на самом современном уровне», — заявил Гитлер всего через две недели после того,
 как Борман выразил в письме свое недовольство. Но фракция штурмовиков не 
верила, что фюрер будет придерживаться этого мнения долгое время. 
      Справедливость замечания Бормана об «угрожающих тенденциях накануне 
выборов» подтвердилась 6 ноября 1932 года. НСДАП потеряла тридцать четыре места 
в рейхстаге, но и с оставшимися 196 депутатами намного опередила остальных. 
Главное — она утратила ореол непобедимости. Причем коммунисты набрали на тех 
выборах уже сто мест. Теперь избиратели [106] были немало напуганы, ибо стране 
предстояло сделать окончательный выбор между свастикой, с одной стороны, и 
серпом и молотом — с другой. 
      Администратору «Фонда пособий», который тогда не в состоянии был повлиять 
на происходившее, оставалось лишь наблюдать за тем, как развивались события 
последовавших трех месяцев. Любая информация о ситуации в партийных верхах, 
которая случайно доходила до него, уже не была информацией из первых рук. 
Только после возвращения в Мюнхен должно было выясниться, кого Гитлер оставит 
при себе в ходе ожесточенной борьбы за власть. Берлин же стал той ареной, на 
которой развивались перипетии соперничества между генералом Шлейхером, 
Гинденбургом, Гитлером, Папеном, Гугенбергом и политиками центристских партий. 
      В «коричневом доме» остались только служащие администрации, до которых 
сведения доходили, уже успев обрасти слухами и домыслами, и потому партийные 
чиновники были шокированы, когда в результате местных выборов в Тюрингии 6 
декабря 1932 года НСДАП потеряла почти половину голосов, набранных летом во 
время выборов в рейхстаг. Несколько дней спустя обрушился новый удар — 
произошел раскол в высшем эшелоне партийной иерархии. Грегор Штрассер, шеф 
организационного отдела НСДАП, вступил в тайные переговоры с канцлером Куртом 
фон Шлейхером, выторговывая себе пост министра. 
      Казалось, не обладавший богатым воображением Борман должен был 
присоединиться к Штрассеру, выдвинувшему разумное объяснение своей позиции и 
даже разработавшему программу. Но подобный подход остался в прошлом: Мартин 
решил идти в будущее за Гитлером. Поэтому выпад Штрассера на конференции в 
берлинском отеле «Кайзерхоф» он воспринял как вероломную измену, как побег 
крысы с терпящего бедствие корабля. Ни один из высших [107] партийных лидеров, 
ни один из гауляйтеров не поддержал Штрассера. Во время решающего 
разбирательства 8 декабря 1932 года главными доводами обвинения в измене стали 
заявление Геббельса и показания фон Папена. Всеми покинутый, Штрассер встал и, 
не попрощавшись, вышел из зала. 
      Бунт Штрассера стал значительным событием в карьере Бормана. Партийная 
структура была реорганизована. Как прежде Гитлер изгнал Пфаффера и взял в свои 
руки верховное командование над СА, так и теперь всю высшую власть в партии он 
оставил за собой, а бывшего гауляйтера и рейхсинспектора Роберта Лея назначил 
руководителем организационного отдела НСДАП.