сломаны два пальца и подбородок, разбит нос; рядом валялся револьвер Гитлера. 
Вскоре приехал Борман и долго беседовал со следователем. Деньги Мюллера не 
заинтересовали, а рисковать собственной шеей ради нацистов он тогда не 
собирался. Мартину все-таки удалось нащупать его слабое место: Мюллер мечтал о 
высокой должности. Что ж, Борману не составляло труда по-царски отблагодарить 
за столь ценную услугу. Во-первых, он не сомневался, что фюрер выполнит его 
просьбу. Во-вторых, Гиммлер и СС нуждались [94] в высококлассных специалистах 
жандармерии. Кроме того, раскусив Мюллера, Мартин увидел в нем полезного во 
всех отношениях союзника. Следователь во многом походил на самого Бормана: 
свысока смотрел на материальные соблазны, был достаточно циничен и жесток и, 
обладая несомненным талантом криминалиста, не очень-то считался с буквой закона.
 Как и Мартин, Мюллер рвался к высоким постам при любой власти, но — в отличие 
от него — готов был вершить грязные дела собственными руками. Впрочем, истинный 
профессионал, он умел мастерски замести следы. 
      В итоге с места преступления исчезли не только упомянутые улики, но и 
письма возлюбленного, а также дневник Гели, в котором содержались сведения о 
том, что на самом деле Гитлер был на четверть еврей. В протоколе также не было 
записи о следах побоев на теле жертвы. Вдобавок ко всему, министром юстиции в 
Баварии был представитель влиятельных кругов НСДАП Франц Гюртнер. В итоге дело 
удалось замять. В официальном заключении говорилось, что Гели Раубаль погибла в 
результате несчастного случая — она нечаянно выстрелила, когда забавлялась с 
револьвером, найденным в столе дяди. К тому же у Гитлера нашлось много 
тщательно проинструктированных Мюллером «свидетелей», утверждавших, что фюрер 
не покидал своего штаба (в те дни начиналась предвыборная кампания). 
      Утративший прежние позиции после чистки в СА, но оставшийся в НСДАП 
Грегор Штрассер почти неотлучно дежурил возле впавшего в депрессию фюрера, то и 
дело заходившегося в истерике. Несколько дней Гитлер вел себя как помешанный, 
носился с мыслью о самоубийстве. 
      Личная жизнь Гитлера всегда была окружена тайной. Образ фюрера, 
сформированный средствами массовой информации, был воплощением чистоты и [95] 
самоотречения, — впоследствии даже о Еве Браун в Германии знали в общем-то 
немногие. 
      Честь следить за «чистотой» своей биографии фюрер доверил Борману, 
который доказал свое умение в деле убийства Гели. Мартин сумел не только замять 
расследование и изъять опасные для вождя материалы, но и заставил — кому 
пригрозил, кого подкупил — замолчать всех родственников Гели Раубаль и Адольфа 
Гитлера. Так, Лео Раубаль, брат Гели, который в момент убийства находился в 
Вене и не мог знать подробностей происшествия, обещал разобраться в этом деле и 
в конце концов разоблачить Гитлера. Ему была уготована жестокая расправа на 
Балканах, где он проходил военную службу. Выяснить обстоятельства его гибели не 
удалось. 
      Мать погибшей, Анжела Раубаль, долгие годы работавшая домохозяйкой в доме 
Гитлера в Оберзальцберге, оставила эту работу и впоследствии вышла замуж за 
профессора Хамитша из Дрездена. Борман отпустил женщину, взяв с нее клятву 
никогда не произносить критических слов в адрес двоюродного брата. Кстати, в 
семействе Гитлеров-Шикльгруберов часто заключались браки между родственниками, 
и близкие Адольфа Гитлера не были заинтересованы в громком скандале, который 
разоблачил бы их склонность к кровосмесительству. 
      Родная сестра Гитлера (после замужества — Паула Вольф) в конце концов 
также бесследно исчезла. Однако в архивах Венского управления полиции 
сохранилась копия ее заявления, сделанного в 1931 году. Паула жаловалась, что 
ее жизни угрожали члены «германской ассоциации гимнастики» (за фасадом этого 
общества формировались молодежные нацистские организации и подразделения войск 
СС). По мнению фрау Вольф, поводом послужили ее заявления о том, что Адольф 
Гитлер не только убийца, но и сумасшедший, которого следовало изолировать от 
общества. [96] 
      «Чистая» работа! И при этом — никаких просьб о награде, никаких 
напоминаний об оказанной услуге! Борман в полной мере проявил качества человека,
 столь необходимого ЛИЧНО Гитлеру. Фюрер вряд ли сомневался в том, что обрел 
исключительно бескорыстного и верного слугу. Тем не менее чутье подсказывало 
Мартину: единственно правильный путь — постоянно доказывать свою личную 
преданность Адольфу Гитлеру. 
      Имеется единственное документальное подтверждение тому, что уже в то 
время Борман участвовал в каждодневной политической борьбе. В сентябрьский день 
1931 года в дверь его дома ворвались детективы мюнхенской политической полиции 
с ордером на обыск. Мартин и Герда были дома и присутствовали при поисках 
запрещенной нацистской литературы, листовок, секретных партийных документов, 
списков и адресов. В доме ничего не обнаружили, но в машине Бормана — в том же 
стареньком «опеле» — была найдена брошюра «Наиболее влиятельные политические 
партии и объединения». Штамп на первом развороте свидетельствовал о том, что 
это — документ «для внутреннего пользования» политической полиции. 
      Бормана доставили в полицейский участок и принялись выяснять, как к нему 
в руки попала эта брошюра. Возможно, они хотели разоблачить тайные связи своих 
офицеров с нацистами, выяснить причины возникновения неожиданных помех в 
расследовании убийства Гели Раубаль. В надежде заставить Бормана говорить, ему 
пригрозили обвинением в воровстве и предварительным заключением, сняли 
отпечатки пальцев и разыграли сценку, якобы открывая следствие. Однако все эти 
ухищрения ни к чему не [97] привели, — отсидев год в тюрьме, Борман знал о 
методах германских детективов. Через два с половиной часа полицейские утратили 
всякий интерес к данному делу. Бормана отпустили и впоследствии к этой истории