Борман на допросе сообщил, что неоднократно беседовал с отцом в Латинской 
Америке. 
      Выкраденный израильскими спецслужбами из Аргентины и доставленный в 
Иерусалим Эйхман перед лицом неминуемой смерти заявил, что бывший «наци номер 
два» жив. По его словам, Борман использовал тот же маршрут, которым уходил и 
сам Эйхман: через горные перевалы в Австрию и Италию, затем на корабле в 
Испанию, откуда на субмарине в [464] Южную Америку. Кроме того, среди обширной 
корреспонденции, полученной Эйхманом во время процесса, была обнаружена 
открытка, содержание которой состояло из двух слов: «Мужайся. Мартин». Главный 
обвинитель на суде заявил, что тщательная графологическая экспертиза 
установила: послание написано рукой Бормана. 
      Мать Герды Борман, Хильдегард Бух, сообщила, что ее муж (к тому времени 
умерший) в 1949 году получил абсолютно достоверные сведения о том, что Мартин 
Борман в тот момент был жив. Кроме того, впоследствии пришло письмо, в котором 
ей угрожали расправой, если она решится давать показания о своем зяте. 
      В 1963 году пресс-атташе посольства Испании в Лондоне Альтасар де Веласко,
 знакомый с Борманом по прежним временам, заявил, что видел Бормана в Мадриде в 
мае 1945 года. Впоследствии бывший рейхсляйтер сел на подводную лодку и 
отправился в Аргентину. Спустя много лет де Веласко встретился с Борманом в 
Эквадоре — тот сильно изменился после серии пластических операций, постарел и 
облысел. 
      В конце 1963 года Вернер Науманн, участвовавший в прорыве 2 мая 1945 года,
 вдруг «вспомнил», что видел Бормана живым возле Лертерского вокзала. Это 
противоречит его показаниям на Нюрнбергском процессе: тогда он заявил, что 
Борман погиб во время взрыва танка, то есть раньше, чем группа добралась до 
вокзала. 
      Арестованный в 1965 году бывший штурмбаннфюрер СС Зонненберг (скрывался в 
Аргентине под именем Карлоса Родригеса) показал, что после похищения Эйхмана 
бывшие нацисты создали в странах Латинской Америки «организацию самозащиты». 
Зонненберг утверждал, что среди руководителей он видел Бормана, проживавшего в 
то время в Бразилии. [465]
      * * * 
      В декабре 1972 года грянула сенсация. В Западном Берлине при рытье 
траншеи между Лертерским вокзалом и Инвалиденштрассе были обнаружены останки 
двух людей. Случай отнюдь не редкий. Обычно о находке рабочие сообщали 
начальникам строительной организации, а те извещали полицию, под руководством 
которой после составления протокола производились работы по извлечению и 
перезахоронению останков. 
      На сей раз с полицейской группой прибыл представитель политической 
полиции. Трупы сфотографировали и обследовали, после чего увезли, уже на месте 
обнаружения, прикрепив таблички «Предположительно Л. Штумпфеггер» и 
«Предположительно М. Борман». Такое развитие событий странно и необычно, ведь 
здесь и прежде находили много останков: известно, что именно в этом районе в 
последние месяцы войны гитлеровцы зачастую расстреливали дезертиров и 
иностранных рабочих, не говоря уже о жертвах бомбежек и артобстрелов. Во время 
патологоанатомического обследования выяснилось, что на зубах обоих трупов 
имеются осколки стекла, аналогичного стеклу медицинских ампул. 
      Что показала идентификация? На трупе Штумпфеггера были обнаружены 
документы, подтверждавшие личность убитого. Кроме того, сохранились его 
медицинская и стоматологическая карты, по которым патологоанатомы уверенно 
определили, что перед ними — труп личного врача Гитлера. 
      Со скелетом — предположительно — Бормана дело обстояло сложнее. С одной 
стороны, были совпадающие приметы: тот же рост, деформация надбровной дуги, 
зубной техник Эхтман опознал изготовленный им зубной мост. Но... точных 
описаний следователи не имели, поскольку Борман уничтожил [466] все свои 
медицинские документы. К тому же, согласно показаниям профессора Блашке, 
зубного врача Бормана, мост стоял на верхней челюсти, тогда как у скелета мост 
оказался на нижней. Уточнить эту деталь не представлялось возможным — Блашке 
умер в 1957 году. Впрочем, Эхтман утверждал, что хорошо помнит: он готовил мост 
на нижнюю челюсть. 
      К тому же место обнаружения трупов совпадает лишь с показаниями Аксмана. 
По его словам, от взрыва танка рейхсляйтер не пострадал и вместе с остальными 
добрался до бомбоубежища Лертерского вокзала. Там все переоделись в гражданское.
 На Инвалиденштрассе группу остановил советский патруль, но принял их за 
дезертиров фольксштурма. Русские солдаты были настроены дружелюбно и не 
собирались их арестовывать; состоялось даже угощение сигаретами. По непонятным 
причинам Борман (всегда являвший собой пример хладнокровия и расчетливости, 
обладавший огромной выдержкой и терпением, не говоря уже о природном таланте 
психолога) и Штумпфеггер вдруг отделились от остальных и двинулись по 
Инвалиденштрассе, не обращая внимания на окрики советских солдат. Из руин 
застучали очереди, скосившие обоих. По логике расследования получалось, что, 
получив ранения, оба раскусили ампулы с ядом. 
      Однако слишком большое количество противоречий и подозрительных 
совпадений привело к тому, что «в эту версию поверили только стоматологи». 
Во-первых, сомнения посеяли странное поведение полиции и не свойственная ей 
поспешность в выводах, проявленная в первые часы в столь ответственном случае. 
Последующее же расследование отличалось столь же удивительной медлительностью. 
Во-вторых, показания свидетелей и прежде заставляли усомниться в участии 
Бормана в прорыве или заподозрить наличие двойников. Те, кто в ту ночь видел 
Бормана выходившим [467] из рейхсканцелярии, разошлись во мнениях при описании