удалось полностью устранить с дороги Роберта Лея. Поистине Борман уже видел 
себя кем-то вроде генерального секретаря партии (наподобие Сталина в КПСС), 
выше которого пока оставался только витавший в заоблачных высях и утративший 
реальную власть фюрер. 
      Непрестанно курсируя между рабочим кабинетом Гитлера и своим письменным 
столом, Борман восемнадцать часов в сутки отдавал сплочению партии в единый 
могучий механизм. Его инструкции заставляли прочих лидеров партии трудиться с 
такой же отдачей. Он насильно превращал своих гауляйтеров в пример для 
подражания и не терпел тех, кто не выдерживал бешеного ритма. 
      Борман не обделил вниманием и армию: военным предлагалось следовать 
пуританским требованиям его трактата «Партия и вермахт на оккупированной 
территории [437] Польши». Новые призывы к самоограничению следовали один за 
другим. В декабре 1944 года появилось его обращение, призывавшее к разведению 
кур и кроликов. Гауляйтерам поручалось собрать сведения о клетках для кроликов 
и курятниках, имевшихся у населения. Если количество животных превышало норму, 
установленную для семьи, лишних следовало реквизировать и пустить на 
производство мясных продуктов{62}. 
      Однако самоограничение противоречило образу мышления нацистских бонз. С 
наступлением последней фазы агонии режима борманский партийный аппарат начал 
рассыпаться с поразительной быстротой. Чем дальше продвигался противник, тем 
меньше заботы о простых гражданах выказывали нацистские бонзы, тем откровеннее 
утоляли они жажду наживы, надеясь каким-то чудом сохранить награбленное и после 
войны. Примером может служить поступок гауляйтера Дюссельдорфа Фридриха Карла 
Флориана. В конце 1944 года англичане сбросили многочисленный десант в тылу 
германских войск на датской территории. Парашютисты на некоторое время 
захватили город Арнхем, превратив его в арену сражения. Жители в панике бежали, 
бросив имущество. Когда англичане покинули Арнхем, Борман разрешил немцам из 
городов Рурской области воспользоваться имуществом, брошенным датскими 
гражданами. Гауляйтер Дюссельдорфа решил действовать с размахом и отрядил целый 
караван грузовиков и триста грузчиков. Разграбление Арнхема длилось три месяца! 

      Гитлер строго выговорил Борману, подчеркнув, что подобные поступки 
подрывают боевой дух в войсках. [438] 
      Рейхсляйтер НСДАП немедленно отрапортовал, что уже поручил службе 
безопасности Дюссельдорфа арестовать всех, кто был причастен к этой «операции».
      * * * 
      В первые часы 1945 года Мартин написал Герде из ставки в Цигенберге, что 
начался роковой год. Ожидалось, что из-за неумелых действий люфтваффе этот год 
будет гораздо труднее предыдущего. «Однако мы должны стойко пройти свой путь до 
конца, — продолжал он, — ибо наша судьба, как и судьба многих других семей, 
зависит от исхода войны». Всего час назад, встречая Новый год в обществе 
Гитлера и Евы Браун, Борман держался намного оптимистичнее и с энтузиазмом 
поддержал заявление фюрера, предсказавшего Германии победу в этой войне. 
      Через пять дней — в самый разгар зимы — рейхсляйтер НСДАП распорядился 
немедленно восполнить потери на фронте за счет женских батальонов и 
фольксштурма. Еще большую озабоченность рейхсляйтера НСДАП вызывали действия 
партийных лидеров на занятых врагом территориях. К досаде Бормана, соратники по 
партии не столь точно придерживались его наставлений, как ему хотелось. 
Рейхсляйтер НСДАП призвал гауляйтеров в трудную для Германии минуту приложить 
все усилия, чтобы собственным примером показать народу достоинства партии и 
завоевать его доверие. Он обвинил их в том, что они ценят свою шкуру гораздо 
выше жизни Гитлера. 23 января Борман приказал местным лидерам НСДАП не 
эвакуироваться вместе с населением, а вступать в ряды вермахта или фольксштурма.
 Уже 12 февраля он издал еще более жесткий указ: всем партийным функционерам, 
покинувшим восточные округа в связи с угрозой захвата их советскими войсками, 
надлежало в недельный срок предстать перед своими прежними руководителями — 
[439] в противном случае они будут объявлены дезертирами и подвергнутся высшей 
мере наказания. 
      30 января 1945 года, в день двенадцатой — и последней — годовщины 
«тысячелетнего рейха», Борман с пафосом в голосе заявил, что сейчас, в момент 
наибольшей опасности, каждый член НСДАП должен являть собой пример стойкости и 
преданности. Спасение материальных ценностей из районов, над которыми нависла 
угроза вторжения противника, уже не имело смысла. Задача состояла в организации 
«физического и духовного сопротивления». Два дня спустя партийные функционеры 
получили приказ — секретный! — следить за точным исполнением всех распоряжений. 
Всякого, кто проявил беспечность или халатность, следовало беспощадно 
наказывать. 23 февраля Борман сформулировал свои требования более конкретно: 
всякого, кто пренебрег своими обязанностями или использовал служебное положение 
ради собственной выгоды или выгоды семьи, кто бросил доверенных его руководству 
товарищей, кто пытался отречься от НСДАП, кто отказался от борьбы и собирался 
сдаться на милость врага, ждало суровое наказание. Исключение из партии и 
трибунал были неизбежным следствием таких поступков. Рейхсминистр юстиции Тирак 
объявил о введении драконовских мер 15 февраля. Борман же подкрепил этот шаг 
передачей гауляйтерам судебных полномочий. Им поручалось выносить приговоры 
трибунала в соответствии с его требованиями и вешать тех, кто отказывается 
воевать. 
      Одновременно гауляйтеры и рейхсляйтеры получили приглашения 
присутствовать 24 февраля на праздновании годовщины основания партии, которое 
произошло в 1920 году. На сей раз торжественная церемония проходила не в 
Мюнхене, а в рейхсканцелярии. По предложению Бормана собравшиеся приняли