Решающий бой Гитлер дал своим друзьям-соперникам по партии уже в феврале 
1926 года на всегерманском совещании гауляйтеров в Бамберге, выразившем ему 
полную поддержку. Борман ликовал, видя, с какой готовностью многие сторонники 
Грегора Штрассера переметнулись на сторону победителя: в верхах НСДАП царила 
стихия интриг и лицемерия, в которой он вполне мог рассчитывать на удачу! 
Ярчайшим примером стало поведение Геббельса, который в Ганновере требовал 
изгнания Гитлера из [44] партии, а в Бамберге заявил: «Герр Гитлер, вы меня 
убедили. Мы все сделали неправильно, и нет ничего постыдного в том, чтобы 
признаться в собственных ошибках. Я присоединяюсь к герру Гитлеру». Грегор 
Штрассер назвал его «бамбергским изменником» (сам Штрассер в 1924 году 
буквально перекупил Геббельса у оппонентов из народной партии, заметив его 
ораторские способности и посулив ему двести марок в месяц).
      * * * 
      Весной 1926 года один из штурмовиков группы, расквартированной в 
окрестностях Пархима, предупредил Мартина о появлении слухов по поводу его 
любовной связи с Эренгард фон Трайенфельз. Борман знал, что прежде в подобных 
случаях аристократы улаживали раздоры между собой посредством дуэли, а если 
виновным оказывался слуга, то последнего примерно колотили и гнали плетьми. Но 
во времена, когда часто совершались зверские расправы и убийства, Герман фон 
Трайенфельз мог оказаться не столь щепетильным в выборе средств. Опасаясь 
жестокой мести со стороны хозяина (который к тому же был сердит на слугу, 
поскольку тот посмел иметь собственные политические пристрастия), Мартин решил 
убраться из имения Герцберг, пока слухи не достигли фон Трайенфельза. 
      Борман покинул поместье в мае 1926 года — в тот самый период, когда 
сельские работы набирали главные обороты. Однако это вовсе не означало полного 
разрыва отношений с Эренгард{9}. [45] 
      Так или иначе, за годы службы в Мекленбурге Борман скопил немалую сумму и 
в мае 1926 года отправился к матери в Обервеймар на собственной машине. Это был 
двухместный «опель», прозванный в народе «жабой», поскольку автомобили этой 
модели выпускались исключительно зеленого цвета. Маленькая, но дорогая, в те 
времена такая машина была очень большой роскошью, поскольку тогда в Германии 
немногие могли позволить себе подобное приобретение. У Мартина не было 
настоятельной необходимости в автомобиле, но, по его собственному признанию, он 
«всегда был помешан на машинах».
      * * * 
      «Мой отец, конечно, был настоящим мужчиной», — писал Мартин Борман в 1944 
году из «Волчьего логова» (ставка Гитлера в Восточной Пруссии) своей жене Герде 
в Оберзальцберг. Этот всплеск восхищения был вызван фотографией отца, которую 
один из друзей семьи прислал сыну, добившемуся высокого положения. На 
фотографии, сделанной до 1890 года, красовался трубач Теодор Борман в форме 
хальберштадтских кирасир с роскошными эполетами на плечах, означавших, что он 
не только отслужил положенные три года в тяжелой кавалерии, но и добровольно 
остался на сверхсрочную службу в самом элитном прусском полку в качестве 
музыканта. 
      К тому времени, когда Мартин Борман написал эту сентенцию, многие 
партийные и правительственные клерки уже несколько лет занимались составлением 
его генеалогического древа. Но вовсе не потому, [46] что он очень интересовался 
своими предками: как и всякий другой член партии, он должен был подтвердить, 
что все его предки являлись арийцами и не имели примеси «еврейской расы». 
Однако не все из того, что он поведал своей жене об отце и прочих предках, на 
поверку оказалось правдой. Он в значительной мере приукрасил происхождение — 
по-видимому, из-за того, что Герду, дочь бывшего майора имперской армии 
Вальтера Буха, могла разочаровать менее впечатляющая родословная. 
      Борман всегда говорил, что его отец унаследовал каменоломню. На самом же 
деле Иоганн-Фридрих Борман, родившийся в 1830 году в Шенингене, работал на 
каменоломне. Его мать, прабабушка Мартина, была дочерью сельского рабочего и 
родила первого ребенка еще до замужества, когда ей не было и двадцати лет. 
      Чтобы оправдать бедность семьи Иоганна-Фридриха Бормана, его внук Мартин 
указывал в анкетах, будто тот умер молодым, вследствие чего Теодор Борман 
отказался от мечты стать лесничим и вынужден был с юных лет зарабатывать, чтобы 
прокормить семью. В действительности же дед Мартина был еще жив и проживал в 
Гогендоделебене, когда его двадцатилетнего сына зачислили в привилегированный 
кирасирский полк. Обнаружив, что может просуществовать, используя свой 
музыкальный талант, Теодор строил дальнейшую скромную карьеру, дуя в трубу; 
уйдя с военной службы, бывший полковой трубач стал выступать в пивных и кафе 
Хальберштадта. Согласно анкетам Мартина Бормана, его отец оставил службу, ибо в 
качестве военного музыканта исчерпал возможности карьерного роста, а в те годы 
военные музыканты в табели о рангах стояли гораздо ниже офицеров. 
      Теодор Борман вернулся к гражданской жизни летом 1888 года. В тот год 
скончался старый император, [47] и корона перешла сначала к смертельно больному 
сыну, а еще три месяца спустя на трон в возрасте двадцати девяти лет взошел его 
внук Вильгельм. Возможно, именно наступление эры молодого правителя вдохновило 
Теодора Бормана и его друзей оставить армию и создать ансамбль, сначала 
исполнявший марши и танцевальные мелодии в Саксонии, а затем отправившийся в 
турне и добравшийся даже до курортов Англии{10}. 
      В 1891 году Теодор Борман женился на Луизе Гроблер, дочери сержанта 
кавалерии, семья которой давно обосновалась в Хальберштадте. В первые пять лет 
их совместной жизни родились два сына (один из них вскоре умер) и дочь. Он стал 
почтовым клерком — тогда ему было около тридцати — и быстро продвигался по 
служебной лестнице, ибо знал французский язык, отличался работоспособностью и