Лишь Лей, как глава германского трудового фронта, в пределах своих полномочий 
имел право давать указания отдельным чиновникам министерства экономики. Начиная 
с 1940 года Борман все чаще и чаще созывал конференции представителей окружных 
комитетов по экономике и значительно укрепил их репутацию. Итог: благодарные 
чиновники стали его верными последователями, готовыми по приказу Бормана единым 
фронтом встать «в ружье» и противодействовать любым шагам сотрудников службы 
Геринга по контролю за выполнением четырехлетнего [398] экономического плана, 
министра экономики Функа, своих собственных гауляйтеров, а теперь и Шпеера. 
      Прежде Борман ограничивался налаживанием контактов с недоброжелателями 
Шпеера, с такими, как, например, архитектор Герман Гисслер, считавший 
удачливого коллегу личным врагом. Теперь же прямая конфронтация усилилась еще и 
тем обстоятельством, что министр вооружений утратил расположение Гитлера. 
Поводом послужило предложение Шпеера перевести на выпуск военной продукции 
фарфоровый завод в Нимфенбурге — одно из предприятий, которым симпатизировал 
сам фюрер. Гитлер держал под личным патронажем и мюнхенский завод по выпуску 
ткацких станков. Когда вышел приказ о закрытии этого предприятия, Борман 
заметил Шпееру, что производство ткацких станков находится под защитой фюрера, 
но тот посоветовал «просто не беспокоить фюрера подобными сообщениями». 
Естественно, совет не был услышан, и Гитлер узнал о закрытии любимого детища. 
Не прибавил Шпееру популярности и шаг, на который его толкнул сам Борман: по 
требованию секретаря фюрера министру вооружений пришлось отнять у известного 
актера Йоханна Римана шикарную виллу, некогда конфискованную у богатого еврея. 
      Представляя Гитлеру программу производства вооружений на 1944 год, Шпеер 
понимал, что его репутация в глазах фюрера сильно подорвана. Он предлагал 
впредь не вывозить рабочую силу из Франции, Бельгии и Нидерландов, а 
постараться сохранить там местную промышленность. Кейтелю и Гиммлеру его план 
понравился, ибо они надеялись, что такой шаг приведет к снижению недовольства 
среди местного населения и активности подпольных антифашистских организаций в 
этих странах. Однако Борман при поддержке Заукеля, отвечавшего за поставку в 
Германию [399] иностранной рабочей силы, отверг предложение Шпеера. Рейхсляйтер 
НСДАП назначил дату обсуждения этой программы лишь после того, как убедился: 
барометр в душе фюрера показывает «шторм». Министру вооружений пришлось 
защищаться от нападок Заукеля и Бормана, причем последний даже высказал 
предположение, что Шпеер попал под влияние политических противников системы. 
      Однако министр вооружений не собирался сдаваться и весной 1944 года 
дождался-таки улучшения в настроении фюрера. Гитлер гостеприимно принял его в 
Бергхофе. Борман понял, что следует сменить тональность отношений. Он даже 
принялся заверять Шпеера в своей непричастности к каким-либо интригам против 
него. Более того, несколько дней спустя Борман пригласил Шпеера и Ламмерса на 
обед в своих апартаментах в Оберзальцберге, во время которого провозглашал 
здравицы в честь гостя и фамильярно обращался к нему на «ты». 
      Следует отметить, что подобная фамильярность стала чрезвычайно редкой в 
поведении Бормана, возвысившегося до положения секретаря фюрера. Ежедневно 
находясь рядом с Гитлером, теперь именно он делал доклады диктатору, с которым 
Ламмерс (руководивший администрацией главы государства!) встречался один раз в 
месяц.
      * * * 
      По мере ухудшения обстановки Борман все чаще употреблял слова 
«решительно» и «жестко». Поскольку судам вермахта недоставало решимости 
выносить смертные приговоры за панические разговоры, рейхсляйтер НСДАП 
попытался передать все подобные дела в ведение министра юстиции Отто Тирака. 
Летом 1943 года это ему не удалось только из-за протеста, с которым адмирал 
Дениц обратился непосредственно [400] к фюреру. Однако год спустя Борман 
добился-таки своего. 
      Рейхсляйтер НСДАП «предписал» решимость и беспощадность всем немцам, 
включая мирных жителей, страдавших от воздушных налетов союзников по 
антигитлеровской коалиции. Когда стало ясно, что люфтваффе не в состоянии 
отразить налеты авиации противника, Борман, Геббельс и Гиммлер долго изыскивали 
способ «достойно ответить на воздушный террор». Цель состояла в том, чтобы дать 
выход накопившемуся ожесточению населения и нанести урон моральному духу 
англичан, совершавших массированные бомбовые удары не по военным объектам, а по 
крупным городам. 
      В апреле 1944 года Эрнст Кальтенбруннер предложил «в некоторых случаях» 
не препятствовать расправе местных жителей над катапультировавшимися пилотами 
сбитых вражеских самолетов. Полиции не следовало слишком усердствовать, защищая 
пойманных летчиков от разъяренной толпы, желавшей линчевать тех, кто только что 
сбросил бомбы на их родных и близких. В газетах и на радио Геббельс принялся 
разжигать гнев общественности в связи с «варварскими бомбардировками мирных 
поселений». Однако суд Линча торжествовал лишь в нескольких подобных случаях. 
Чтобы придать процессу дополнительный импульс, в конце мая 1944 года Борман 
разослал гауляйтерам под грифом «Секретно» документ, о содержании которого 
достаточно красноречиво говорит само заглавие: «Правосудие народа над 
англо-американскими убийцами». Следовало настроить местное население, 
состоявшее в основном из женщин и детей, на самовольные расправы «разгневанного 
народа» над попавшими в их руки вражескими летчиками. Предлагалось просто 
забыть о цивилизованности и международных договорах. Но и эта инструкция не 
возымела действия, поскольку многие партийные и [401] местные функционеры, в 
устном виде получавшие от гауляйтеров соответствующие инструкции, сочли ее 
призывом к убийству, которому не решились последовать.
      * * *