штаба оказалось выгодным родство с высшим партийным арбитром, которому фюрер 
доверил вершить правосудие среди соратников. Однако вскоре Мартин Борман был 
неприятно поражен тем, с какой решимостью его тесть готов противостоять диктату 
самого Гитлера. Бух считал себя независимым судьей, на которого никто не имеет 
права оказывать давление ни в процессе разбирательства, ни при вынесении 
решения. Однако со временем Гитлер возжелал казнить и миловать по собственному 
усмотрению. 
      Гитлера также раздражало, что Бух распространяет среди лидеров НСДАП идею 
использования зала заседаний «партийного сената» по прямому назначению, то есть 
призывает создать действенный внутрипартийный сенат (наподобие «великого 
фашистского совета» в Италии), где самые достойные выборные представители НСДАП 
решали бы наиболее важные вопросы. Бух мечтал о том, чтобы высшие чины [394] 
партии следовали традициям прусского офицерства и являли собой пример 
самодисциплины и чести. 
      В итоге к 1943 году отношения между Борманами и Бухами совсем охладели, а 
Мартину необходимы были не только данные о своих предках, но и о родословной 
жены. Вместо того чтобы обратиться за соответствующими документами к Бухам (те 
уже собрали все необходимые сведения для себя), он направил запрос директору 
германского агентства по родословным. К тому же в конце 1942 года Мартин 
получил полномочия, которые ставили Вальтера Буха в унизительное положение: 
Гитлер издал распоряжение о том, что отныне только Борман был вправе давать 
верховному судье НСДАП санкции на возбуждение расследования и на оглашение 
приговора. [395]
      «Четвертый рейх» 
      В январе 1944 года Гитлер поручил Борману принять решение в отношении 
«проблемы полукровок». Рейхсляйтер НСДАП издал два указа — для 
правительственных ведомств и партийных организаций — с требованием предоставить 
списки людей, в крови которых содержалась еврейская или иная расовая примесь. 
Чтобы предотвратить возможные протесты, Гитлер подписал третий указ, которым 
наделил Бормана высшей властью в решении расовых проблем. Ламмерс и Кейтель 
получили устные распоряжения фюрера, обязавшего их оказывать шефу партийной 
канцелярии всю необходимую помощь, когда дело касалось соответственно 
гражданских и военных служащих. Отныне никто не мог поставить штамп «ариец» без 
ведома Бормана. В первые годы правления нацистского режима Геринг заявил: «Я 
скажу вам, кто — еврей, а кто — нет!» Теперь это решал Борман. 
      Через две недели рейхсляйтер НСДАП уже показал себя в роли верховного 
арбитра по расовым проблемам: он поставил гауляйтеров в известность о том, что 
браки арийцев с мишлинге во втором поколении пока не запрещены, но отныне 
считаются нежелательными. Тех, кто вступил в такой брак, запрещалось принимать 
в НСДАП и трудоустраивать на некоторые виды работ. Правило распространялось 
даже на тех, чьи отцы верно служили партии и прославились на фронте. [396] 
      Жестко следуя установленным принципам, в январе 1944 года Борман запретил 
всем партийным лидерам «поддерживать личные отношения» с композитором Рихардом 
Штраусом. Хотя маэстро никогда не состоял в оппозиции к режиму и даже служил 
ему символом культуры, в ходе своей долгой карьеры ему случалось работать с 
евреями над либретто к своим произведениям, а его сын женился на еврейке, 
которую — как невестку великого человека — не стали подвергать репрессиям. Если 
бы Борман продолжал в том же духе, то в июне 1944 года восьмидесятилетие 
Штрауса не получило бы статус официального празднования. Но Бальдур фон Ширах, 
покровительствовавший служителям муз, пренебрег требованиями рейхсляйтера НСДАП 
и приехал в Баварию, чтобы выразить восхищение дарованием композитора и 
пригласить маэстро на церемонию в его честь, которую собирался провести в своей 
венской резиденции. «Он поцеловал руку этой еврейке!» — кричал Борман, 
возмущенный галантностью, проявленной Ширахом по отношению к невестке Штрауса. 
      Три месяца спустя Мартин получил письмо от Герды: она сокрушалась по 
поводу всевластия евреев, которые завоевывают мир скорее с помощью денег, чем 
посредством распространения своей скверной крови. «Ни болезни, ни унижения не 
искоренят этих паразитов. Можно ли на нашей земле спастись от этой напасти?» 
По-видимому, Герда не была посвящена во все детали деятельности своего мужа и 
не знала, возможно ли решение «еврейской проблемы», о которой ей твердили с 
юных лет. Борман знал! Но свято хранил покров секретности.
      * * * 
      Борман не мог обходиться со Шпеером — тот был любимцем Гитлера — столь же 
беспардонно, как с Геббельсом, но не упускал шанса доставить неприятности [397] 
бывшему придворному архитектору, занявшему после гибели Тодта пост министра 
вооружений. Так, в августе 1943 года Шпеер представил на утверждение фюрера 
проект закона, согласно которому вся промышленная продукция Германии переходила 
в его ведение. Однако Гитлер подписал указ не сразу: Борман посоветовал не 
делать этого без согласия Геринга и Ламмерса. Шпеер же, проявив расторопность, 
быстро получил необходимые визы и тем самым поставил точку в интриге. 
      Впрочем, особенности реальной ситуации не позволили министру вооружений 
добиться желаемого. Многие гауляйтеры противились переводу промышленных 
предприятий своих округов на выпуск продукции военного характера. Борман 
поддерживал оппозицию, для чего вполне успешно использовал ранее созданный 
инструмент: экономические комитеты округов. Эти комитеты с давних пор 
существовали в структуре органов, подчинявшихся гауляйтерам, но заметной роли 
прежде не играли. Став начальником штаба в бюро Гесса, Борман обнаружил эти 
«бесхозные» семена и понял, сколь мощные ростки они могут дать при терпеливом и 
заботливом уходе. В результате он реорганизовал комитеты по экономике и сумел 
внедриться в ту область, где деятельность партийных организаций была затруднена.