Петрограде были созданы новые русские части и красная гвардия получила 
дополнительное количество оружия и боеприпасов, около десяти тысяч человек 
начали наступление по линии реки Вуокси. Направлением главного удара был город 
Антреа. Оборону в Карелии держали силы в количестве двух тысяч человек, поэтому 
угроза была весьма серьезной. Мы не имели возможности перебросить сюда резервы 
с других фронтов, и, тем не менее, Карельская группа сумела отразить все атаки 
— это стало одним из крупнейших достижений освободительной войны. 11 марта 
наступление в Карелии выдохлось. Наши части выстояли и там. 

То, что наступление красных было отражено на всех фронтах, показывало, 
насколько выросли сила и стойкость частей шюцкора. Победа потребовала от 
малочисленных оборонявшихся максимального напряжения, ведь они только в самый 
последний момент получили оружие из Германии. Солдаты не успели обучиться 
обращению с ним, но врожденная военная смекалка финнов и привычка пользоваться 
охотничьими ружьями восполнили пробелы. 

Красные сражались героически и упорно, они не испытывали недостатка в 
снаряжении. Однако провалившееся наступление показало, что их частям не хватало 
выучки, а командование было слабым. Редактор газеты и бывший прапорщик Ээро 
Хаапалайнен, ставший «главнокомандующим всеми вооруженными силами Финляндии», 
был таковым лишь номинально, на самом деле войсками командовал начальник 
генерального штаба Свечников. Их приказы не распространялись далее западного и 
центрального участков фронта. Войсками в Карелии руководил армейский штаб, 
расположенный в Выборге. Отсутствие общего командования, конечно, пагубно 
отражалось на ходе боевых действий, особенно если учесть, что решения 
принимались в бесчисленных всевозможных комитетах и штабах. 

В эти критические недели февраля за линией белого фронта проводилась усиленная 
работа. Необходимо было собрать силы, чтобы перехватить инициативу, атаковать 
красную «северную армию», окончательно снять угрозу городу Хапамяки и захватить 
Тампере. Фронтовые части были сильно измотаны в оборонительных боях. Артиллерия 
еще не успела подготовиться в полной мере. «Пехотные егеря», призванные в армию,
 пока не подоспели, они могли собраться только в конце февраля или начале марта.
 В свете всех этих обстоятельств было преждевременно переходить в наступление. 
И все же по ряду причин его следовало начинать как можно скорее. 

Голод и террор, царившие на юге, требовали быстрых действий. Кроме того, я знал,
 что противник усиленно готовится к новым боям. Моя Ставка располагала данными, 
что на участке между Ботническим заливом и озером Пяйянне противник собирается 
сконцентрировать силы численностью до двух тысяч человек. Приближалась весна, 
распутица могла помешать передислокации наших частей. После ледохода открытые 
водные пространства должны были облегчить противнику оборонительные действия. 
Рассмотрев это, 27 февраля я отдал приказ о начале операции, и в середине марта 
наши силы были готовы перейти в наступление. 

К перечисленным факторам прибавился еще один, совершенно другого рода. 3 марта 
мне сообщили из сената по телефону, что по просьбе правительства Финляндии 
военное командование Германии пообещало начать интервенцию для «подавления 
вспыхнувшего в Финляндии мятежа». Один присутствовавший при этом телефонном 
разговоре шведский офицер позднее красочно описал мое состояние. Настроение у 
меня действительно было подавленное. Ведь премьер-министр Свинхувуд твердо 
обещал мне, что не будет обращаться с просьбой об интервенции. И что теперь? 
Как вообще следовало расценивать эту ситуацию? Правительство назначает 
главнокомандующего, тот, еще до своего согласия на этот пост, выдвигает 
требование, что сенат не будет обращаться за иностранной помощью, но проходит 
время, и главнокомандующего ставят перед уже свершившимся фактом. Первой моей 
мыслью было подать в отставку. Если сенат обманул меня, то он не мог требовать, 
чтобы я и дальше продолжал исполнять свои обязанности. 

В тот день я планировал посетить фронт близ Вилппула. Я не стал отменять эту 
поездку, а вечером, уже настроившись на просьбу об отставке, отправился в 
обратный путь, сопровождаемый полковниками Теслёфом и Игнациусом. Мои спутники 
были расстроены моим решением и пытались склонить меня изменить его. Постепенно 
у меня созрело новое решение. Если немцы по просьбе правительства высадятся в 
стране, а я больше не буду возглавлять армию, то кто же тогда справится с новой 
угрозой — той угрозой, что все важнейшие вопросы будут решаться германским 
главнокомандующим и, в конце концов, именно он станет руководителем 
освободительной войны? Затем Германия освободит Финляндию, и об этом раструбят 
на весь мир [15] . А ведь я был абсолютно уверен, что освободительную войну 
можно вести собственными силами. Взвесив все «за» и «против», я решил остаться 
на своем посту и постараться в будущем придерживаться лояльного сотрудничества 
с сенатом. 

До высадки оккупационных войск нам нужно было добиться решительной победы 
собственными силами — иначе говоря, вернуть народу веру в себя после всех тех 
бедствий, которые страна пережила за несколько последних лет. Я решил, что 
наступление следовало начать уже в середине марта. 

Мы понимали, что интервенция прямо сопряжена с политическими осложнениями, в 
первую очередь из-за того, что Финляндия окажется втянутой в мировую войну на