создать там плацдарм и затем ударить по тылам 9-й армии. Наиболее упорные бои 
шли за железнодорожную станцию Путна, где уже с первых дней сражения наши части 
несли большие потери. Там героически погиб подполковник Богальди из Ахтырского 
гусарского полка, что было для нас невосполнимой потерей. Хотя у моих 
кавалеристов не было опыта боевых действий в горах, они, тем не менее, достойно 
выполняли свои обязанности. И все же сил группы Вранца не хватало, чтобы 
противостоять все более усиливавшемуся натиску противника, поэтому время от 
времени мои части пополнялись. Вскоре в группу входило уже две русские и две 
румынские кавалерийские дивизии и одна румынская пехотная бригада. 

Наиболее критическое положение сложилось на левом фланге, где конная дивизия 
генерал-майора Крымова, выступавшая связующим звеном между группой Вранца и 3-м 
армейским румынским корпусом, обороняла центральный участок горного хребта 
Магура (высшая точка — 1001 метр над уровнем моря). На востоке с горы был виден 
город Фокшани и окружающая его равнина, которая казалась безграничной. 

Поздним вечером 2 января 1917 года я получил ошеломляющее известие. До этого мы 
в течение дня безуспешно пытались связаться с полевыми частями Крымова, и, 
наконец, выяснилось, что генерал со всей своей дивизией отошел, не предупредив 
соседние соединения. Ни у меня, ни у штаба румынской армии не было свободных 
сил, чтобы занять эту позицию, а немцы не замедлили захватить участок, который 
контролировал Крымов, и начать артиллерийский обстрел Фокшани. Генералу 
Авереску с его штабом пришлось оттуда уйти. Когда через несколько дней наши 
части перегруппировались для нанесения ответного удара, горная гряда была уже 
очень сильно укреплена, и потребовалось гораздо больше войск, чтобы вернуть 
этот участок. 

Несколько недель спустя я получил разъяснения о странном поведении Крымова. 
Основанием для приказа об отходе было следующее: «Потеряв всякое доверие к 
румынской армии, я решил отвести свою дивизию к ближайшему русскому армейскому 
корпусу и присоединиться к нему». Какое простое решение! Трудно понять, как 
генерал Крымов, имевший хорошую репутацию, мог так грубо нарушить законы войны. 
Помимо всего прочего, он оставил позиции без предупреждения, поэтому нечего 
было даже пытаться исправить нанесенный им вред. И такое преступление этот 
офицер генерального штаба совершил совершенно безнаказанно! 

Группа Вранца в течение месяца обороняла подходы к Фокшани, после чего ее 
отвели для отдыха и пополнения. Приказ по 12-й кавалерийской дивизии гласил, 
что она должна передислоцироваться в Бессарабию, а точнее — в окрестности 
Кишинева. Я не мог не испытывать сожаления, что мне пришлось оставить 
командование войсками в Трансильванских Альпах. 

Я нанес прощальный визит генералу Авереску. Он поблагодарил меня за стойкость, 
проявленную группой Вранца, и уговаривал написать ходатайство, чтобы 12-я 
кавалерийская дивизия осталась в его армии. Однако такие просьбы не были 
приняты в русской армии. Много позже я был награжден румынским орденом Михая 
Храброго третьей степени. Задержка с наградой произошла, по всей видимости, 
из-за того, что я не разрешил двум румынским дивизионным командирам покинуть 
свои войска во время сражения, хотя их приглашал лично король Фердинанд. 

В городе Бырлад, где заночевала моя дивизия, я представился командующему 4-й 
русской армией генералу Рагозе — его войска обороняли местность, расположенную 
между притоками Дуная Сирет и Прут. Генерала Рагозу очень ценили в армии, за 
глаза его называли «Богом войны». Скорее всего, причиной для клички послужили 
густые брови и окладистая борода генерала, которые и впрямь придавали его 
внешности весьма воинственный вид. Рагоза попросил меня остаться на обед. К 
моему удивлению, генерал, будучи румынским офицером, высказал несколько обидных 
замечаний в адрес румынской армии. Я позволил себе возразить, заявив, что за 
месяц горных боев у меня в подчинении были пять румынских соединений, и хотя, 
на мой взгляд, эти части были сильно утомлены и снабжались явно недостаточно, 
их героизм не вызывал никаких сомнений. 

Я также вспомнил, что во время одного из боев два немецких эскадрона прорвались 
через ряды румынской бригады, которая представляла собой отдельную резервную 
кавалерийскую часть и не подчинялась моему штабу. Все мои части на этом участке 
были брошены в бой, срочно требовались резервы, а телефонная связь со штабом 
оборвалась. Единственный путь сообщения пролегал вдоль реки, змеившейся меж 
обрывистых скал, и дорога эта простреливалась со всех сторон. В столь сложной 
ситуации некий хромой румынский офицер во главе спешенного полуэскадрона 
атаковал немцев и вызвал огонь на себя. Поэтому мне с двумя адъютантами удалось 
вырваться прямо из-под носа противника. Поступок румынского офицера был 
воистину героическим. Те немногочисленные силы, которые я собрал к вечеру, 
сумели отбросить противника. 

Прибыв в Бессарабию в конце января 1917 года, я обратился с просьбой о 
кратковременной поездке в Финляндию и получил соответствующее разрешение. В 
середине февраля я уже был в Петрограде и, узнав, что император находится в 
Царском Селе, поехал туда. Поскольку я входил в Свиту Его величества, а ранее 
командовал гвардейскими уланами, то мог рассчитывать, что государь примет меня. 
В тот день прием был назначен только для двух человек, и я очень быстро получил