ообщения реакционных агентств, где его называют 
марионеткой СССР». В другой телеграмме в Москву А. И. Микоян отмечал, как 
тяжело ему 
приходится в переговорах с «горячими кубинскими парнями, у которых чувства 
зачастую 
пересиливают разум». «Люди они хорошие, но с тяжелым характером, экспансивные, 
эмоциональные, нервные, взвинченные, очень вспыльчивые, болезненно 
воспринимающие 
все до мелочей». 

Евгений Евтушенко вспоминал: «На переговорах Фидель лишь односложно отвечал на 
прямые вопросы, продолжая себя вести мрачно, замкнуто. Молчал, и все тут. Тогда 
Микоян 
показал ему недавно отреставрированную копию эй–зенштейновского „Ивана 
Грозного“ – 


вторую часть. Кажется, произвело впечатление. Особенно танец опричников. Но 
Фидель 
продолжал молчать. Потом так же молча, не попрощавшись, уехал. „Вот так уже 
третий день 
в молчанку играем, – невесело сказал Микоян. – Поедем в резиденцию, 
поговорим…“» 
о Фидель 
продолжал молчать. Потом так же молча, не попрощавшись, уехал. „Вот так уже 
третий день 
в молчанку играем, – невесело сказал Микоян. – Поедем в резиденцию, 
поговорим…“» 447 

Никита Хрущев был человеком не менее эмоциональным, чем Фидель Кастро. 
«…Позицию кубинских друзей нельзя считать разумной, – отвечал Хрущев Микояну из 

Москвы, – … мы считали и считаем, что сделали для Кубы большое дело, когда 
вырвали 

заявление президента (Кеннеди) о невторжении на Кубу»448. Хранящиеся в 
российских 
архивах стенограммы заседаний в Кремле свидетельствуют, что Хрущев разгневался, 
узнав, 
что Фидель отверг предложенный Москвой план урегулирования кризиса. Он был даже 

готов 16 ноября полностью порвать отношения с Кубой, а 3 декабря в пылу эмоций 
заявил, 
что СССР никогда не подпишет соглашения о военном сотрудничестве «со столь 

безответственным человеком», как Фидель Кастро449. 

В дни, когда велись переговоры, Анастас Иванович Микоян получил известие о 
смерти 
в Москве своей жены Ашхен. И он принял мужественное решение – остаться в Гаване,
 чтобы 
продолжить переговоры, которые никак не складывались. Кастро, знающий цену 
чести и 
чувствительный к чужой боли, оценил поступок Микояна, и тогда сердце «железного 

Фиделя» немного оттаяло. 

К концу 1962 года успокоился и Хрущев. В январе 1963–го он послал пространное 
письмо Фиделю Кастро, в котором еще раз обосновал свое решение убрать ракеты с 
Кубы 
«исключительно соображениями международной безопасности». Никита Сергеевич смог 

перебороть личную обиду, пригласил Фиделя Кастро в СССР, о чем кубинский лидер 
давно 
мечтал. 

Кстати, во время своего визита в СССР в 1963 году Фидель Кастро дал такую 
оценку 
событиям на Кубе в октябре 1962 года: «Во всем величии будет сиять страна, 
которая во имя 
защиты маленького народа, на много миль отдаленного от нее, положила на весы 
термоядерной войны благополучие, выкованное за 45 лет созидательного труда и 
ценой 
огромных жертв! Советская страна, потерявшая во время Великой Отечественной 
войны 
против фашизма больше жизней, чем насчитывает все население Кубы, не 
поколебалась 
взять на себя риск тяжелой войны в защиту маленькой страны. История не знает 
подобных 

примеров солидарности. Это и есть интернационализм»450. 

Между тем США вовсе не смирились с мыслью о том, что им придется «мирно 
сосуществовать» с Фиделем Кастро. Касаясь положения в Карибском бассейне, 
высокопоставленный сотрудник