лучших великосветских танцоров. На него-то и было возложено дирижирование балом.
 Он со своей стороны представил на утверждение нас, четырех своих помощников. 
Струков подчеркнул высокое доверие, оказанное нам, объяснил порядок каждого 
танца и для удобства управления разделил зал на четыре равных каре, назначив их 
номера согласно номерам наших полков в дивизиях. Мое каре оказалось первым и 
поэтому ближайшим к месту расположения царской семьи. 

Приглашенные стали быстро съезжаться, хрусталь люстр заиграл переливами от 
тысяч электрических ламп, а в соседней к залу галерее был уже открыт высокий, 
по грудь, буфет с шампанским, клюквенным морсом, миндальным питьем, фруктами и 
большими вазами с изготовленными в придворных кондитерских Царского Села 
печеньями и конфетами. Таких сладостей в продаже найти нельзя было, и всякий 
старался увезти побольше этих гостинцев домой. 

Около буфета толпились офицеры. Я присоединился к группе уланского полка, в 
котором по окончании академии командовал эскадроном. Мне, как танцору, пить 
шампанского не полагалось, чтобы при дыхании не пахло вином. 

Особый интерес привлекали в зале члены дипломатического корпуса. Но японского 
посла уже среди них не было - дипломатические отношения с Японией были прерваны,
 и все говорили о статьях "Нового времени" и недопустимых притязаниях японцев 
на Корею. 

Вскоре большинство офицеров бросилось навстречу дамам и барышням, приглашая их 
заранее на один из танцев. 

Шум голосов все усиливался, и уже трудно становилось протолкаться в этой 
пестрой и нарядной толпе. Великосветский Петербург тонул среди случайных гостей,
 дам и барышень, попавших во дворец по служебному положению мужей и отцов или 
наехавших из провинции на сезон богатых дворян: они искали женихов для своих 
дочерей, а лучшей биржи невест, чем большой придворный бал, трудно было найти. 

Этих провинциальных барышень и барынь сразу легко было узнать: они жались к 
простенкам, отделявшим зал от галереи. Я вспомнил прием, какой оказал когда-то 
мне самому, провинциалу, гордый петербургский свет, и находил особое 
удовлетворение в том, чтобы приглашать на танцы именно этих запуганных столицей 
дам. 

Около дверей, из которых должна была выйти царская семья, толпились высшие чины 
свиты. Среди них, тоже получужим, стоял военный министр генерал-адъютант 
Куропаткин. 

Военно-придворная петербургская знать мало интересовалась постом военного 
министра, как непричастного к светской жизни и гвардейским интригам, а потому 
поначалу легко переваривала появление на горизонте какого-то безвестного 
Куропаткина. О нем знали, что он боевой офицер, имеет ранения, был в свое время 
начальником штаба у Скобелева, участвовал в завоевании Средней Азии. Но в 
глазах света никакие личные заслуги не искупали скромного происхождения. И 
Куропаткину не могли простить его генерал-адъютантских аксельбантов, ибо они 
открывали ему доступ ко двору и уравнивали его с особами титулованными. 

Никто во дворце не подозревал о надвигавшихся событиях. 

На балу все шло своим установленным порядком. Раздался стук палочки придворного 
церемониймейстера Ванечки Мещерского. Все мгновенно стихло, и в двери, 
распахнутые негром, стала входить царская семья с царем и царицей во главе. 

Прослужив семь лет в кавалергардском полку, я уже хорошо знал все большие 
придворные приемы и потому спокойно занялся разговором с интересовавшей меня 
дамой. Большинство же приглашенных протискивались в первые ряды, чтобы получше 
разглядеть традиционный полонез, которым открывался бал. 

В первой паре шла царица - уже пополневшая и подурневшая - со старшиной 
дипломатического корпуса, турецким послом в красной феске на голове. Тот с 
чисто восточной почтительностью держал Александру Федоровну за руку и старался 
как можно лучше попадать в такт полонеза из "Евгения Онегина". 

За этой парой шел царь, держа за руку стареющую красавицу, жену французского 
посла маркиза Монтебелло, владельца крупнейшей фирмы шампанского. 

За ними шел и сам маркиз-коммерсант с великой княгиней Марией Павловной, женой 
дяди царя - Владимира. Далее следовали пары в том же роде, то есть составленные 
из членов царской семьи и членов дипломатического корпуса. Они проплывали 
вокруг зала длинной колонной среди толпы смертных второго разряда, состоявшей 
из стариков - членов государственного совета, сенаторов, генералов, придворных 
помоложе и офицеров гвардии всех чинов. Армейцы на такие приемы не допускались. 


Как только окончился полонез, Струков подлетел к императрице, почтительно 
поклонился и о чем-то доложил. По ответному кивку можно было понять, что