день объявления войны с Японией вызвавшись ехать в действующую армию. 

Самым тяжелым при отъезде на войну явилось расставание с моим эскадроном. В 
этот памятный вечер, когда я спросил, кто хочет идти со мной вестовым на войну,
- весь эскадрон сделал шаг вперед, выразив желание не отстать от своего 
командира. 

В последний раз, сидя на подоконнике в полутемной столовой, пел я со своими 
уланами старые боевые уланские песни. Они стали для меня уже родными. 

Родными остались и по сей день для меня мои старые сослуживцы по эскадрону: 
взводный Пилюгин и каптенармус Смирнов; после тридцатилетней разлуки сидим мы 
за стаканом чая в Москве и вместе вспоминаем былые дни. 

Через полгода, сидя в китайской фанзе где-то в Суетуне, я получил письмо от 
своего преемника по командованию эскадроном и денежный перевод в сто двадцать 
три рубля. "Деньги эти,- писал мне Крылов,- представляют стоимость чарок водки 
за последние два месяца, так как уланы 3-го эскадрона собрались и вынесли 
решение отказаться от казенных винных порций. Они просят тебя покупать на эти 
деньги все, что ты сочтешь нужным для их собратьев - солдат Маньчжурии которые 
гораздо несчастнее их". 

Знал я уже и тогда невеселую казарменную жизнь солдата, знал, что значит для 
него казенная чарка водки, и потому смог, пройдя через все жизненные перипетии 
и у себя на родине, и за границей, повидавши много иностранных армий, сохранить 
от военной службы в старой армии главнейшее: непоколебимую веру в сердце 
русского солдата - такого сердца в мире не найдешь. 

Книга вторая 

Глава первая. Отъезд на войну 

Вечером 26 января 1904 года ровно в девять часов я подъехал в санях на нашем 
доморощенном рысаке Красавчике к подъезду Зимнего дворца со стороны Дворцовой 
площади. Право входа во дворец с этого подъезда, носившего название подъезда ее 
величества, являлось привилегией дам, мужчин, имевших придворное звание, и 
офицеров кавалергардского полка. Все прочие гости съезжались во дворец с так 
называемого Крещенского подъезда, со стороны Невы, и там обычно шла толкотня и 
неразбериха с шинелями при разъезде. На нашем все было элегантно и чинно. Я 
вошел одним из первых, и придворные лакеи в расшитых золотом красных фраках еще 
проходили по лестнице, убранной мягким пушистым ковром, и лили из бутылок на 
раскаленные чугунные совки придворные духи, распространявшие какой-то 
специальный, присущий дворцу аромат. 

Скинув николаевскую, то есть образца, установленного при Николае I, шинель с 
бобровым воротником, я стал подниматься во второй этаж. 

На всех площадках и поворотах стояли псари императорской охоты в расшитых 
галунами кафтанах темно-зеленого цвета. За громадной стеклянной дверью, 
отделявшей лестницу от первого небольшого зала второго этажа, я прошел мимо 
парных часовых-великанов, солдат лейб-гвардии Измайловского полка; мне казалось,
 что еще вчера я стоял пажом на этом самом посту. Но я был уже кавалергардским 
штаб-ротмистром в красном колете с академическим значком на груди, и, вместо 
смазных сапог с хорошим запахом дегтя, на мне были лакированные ботинки с 
тупыми бальными шпорами без колесиков. Измайловцы лихо отдали мне честь 
по-ефрейторски, и через минуту я уже очутился в полукруглом угловом зале, в 
котором, неизвестно с каких пор и зачем, стояла пушка. Здесь я когда-то провел 
много дней и ночей во внутреннем кавалергардском карауле. Кавалергарды стояли 
все на том же месте и по случаю бала были одеты в дворцовую парадную форму, в 
медных касках с орлами. 

Я продолжал путь через так называемую большую галерею, в которую с левой 
стороны выходили двери из внутренних царских покоев. На противоположной стороне 
во всю длину этого широкого коридора висели громадные портреты выдающихся 
государственных и военных деятелей прежних времен. Как обычно, я задержался 
лишь перед портретом моего деда, Павла Николаевича, спокойно смотревшего на 
меня из-под нависших век. 

В круглом зале, так называемой ротонде, со мной, как с бывшим камер-пажом 
императрицы, приветливо раскланялись нарядные скороходы в шляпах с плюмажами из 
страусовых перьев и придворный негр-великан в белой чалме. Со времен Петра I 
негр считался ближайшим телохранителем царской особы. 

В большом Николаевском зале главная люстра еще не была зажжена. В углу 
музыканты придворной капеллы в красных фраках неторопливо настраивали 
инструменты. Я присоединился к трем офицерам, стоявшим посреди полутемного зала.
 Это были мои коллеги по дирижированию танцами. Мы стали ожидать прибытия 
нашего начальника - главного дирижера бала, генерал-адъютанта Струкова. 
Стройный, с талией в рюмочку, затянутый в уланский мундир, с лентой через плечо 
и Георгиевским крестом в петлице, Александр Петрович слыл в молодости одним из