серебряным галуном. Первая шеренга - с пиками и флюгерами. 

Обыкновенной же походной формой были у нас черные однобортные вицмундиры и 
фуражки, а вооружение - общее для всей кавалерии: шашки и винтовки. 

Но этим, впрочем, дело не ограничивалось, так как для почетных караулов во 
дворце кавалергардам и конной гвардии была присвоена так называемая дворцовая 
парадная форма. Поверх мундира надевалась кираса из красного сукна, а на ноги - 
белые замшевые лосины, которые можно было натягивать только в мокром виде, и 
средневековые ботфорты. 

Наконец, для офицеров этих первых двух кавалерийских полков существовала еще 
так называемая бальная форма, надевавшаяся два-три раза в год на дворцовые балы.
 Если к этому прибавить николаевскую шинель с пелериной и бобровым воротником, 
то можно понять, как дорог был гардероб гвардейского кавалерийского офицера. 
Большинство старалось перед выпуском дать заказы разным портным: так называемые 
первые номера мундиров - дорогим портным, а вторые и третьи - портным подешевле.
 Непосильные для офицеров затраты на обмундирование вызвали создание 
кооперативного гвардейского экономического общества с собственными мастерскими. 
Подобные же экономические общества появились впоследствии при всех крупных 
гарнизонах. 

К расходам по обмундированию присоединялись затраты на приобретение верховых 
лошадей. В гвардейской кавалерии каждый офицер, выходя в полк, должен был 
представить двух собственных коней, соответствующих требованиям строевой 
службы: в армейской кавалерии офицер имел одну собственную лошадь, а другую 
казенную. 

Если в легкой гвардейской и армейской кавалерии офицеры без особого труда могли 
найти для себя подходящих коней, то в нашей дивизии требования роста не могли 
быть удовлетворены конским материалом ни из казенных, ни из частных заводов. 
Конский состав наших полков с трудом комплектовался несколькими частными 
заводами на Дону и на Украине, выращивавшими хоть и "малокровный", но крупный и 
костистый молодняк. Офицеры же ко времени моего выхода в полк почти все сидели 
на так называемых "гунтерах", то есть якобы английских охотничьих лошадях. В 
действительности же это были в большинстве случаев немецкие тяжелые выкормки из 
Ганновера, ничего общего с гунтерами не имевшие. 

С юных лет создав себе идеал кровного легкого коня, я пришел в ужас, когда, еще 
будучи камер-пажом, попробовал одного из таких тяжеловесов, принадлежавших 
офицеру полка, князю Карагеоргиевичу, дяде будущего сербского короля. Бретер и 
парижский бульварный гуляка, обычный посетитель кафе "Да ла Пэ", этот князь 
должен был выйти в отставку из-за дуэли, которую он имел с вольноопределяющимся 
собственного эскадрона графом Мантейфелем, ухаживавшим за его красавицей женой. 


Потом мне сказали, что у самого великого князя Николая Николаевича продается за 
высокую цену, за тысячу пятьсот рублей, его собственная гнедая лошадь. Мы с 
отцом поехали посмотреть и попали в довольно неловкое положение. Получив 
разрешение великого князя, я стал пробовать эту прекрасно выглядевшую лошадь в 
его собственном крохотном манеже при дворце на Михайловской площади. Все шло 
хорошо до минуты, когда отец стал требовать прибавить на галопе аллюру. Я шел 
все скорее, а отец требовал еще нажать, пока я сам не услышал, что лошадь 
сильно хрипит. Мне оставалось поскорее спешиться и попросить передать великому 
князю благодарность за его сомнительную любезность по отношению к легковерному 
будущему кавалеристу. 

Так и пришел я в полк с двумя молодыми конями русских государственных заводов: 
сыном араба Искандер-Бека, золотистым, как червонец, Импетом Стрелецкого завода 
- и сыном знаменитого чистокровного Лоэнгрина, белоногим Лорд-Мэром - Яновского 
завода. 

Велико, однако, было мое разочарование, когда заведующий офицерской конюшней и 
безапелляционный эксперт поручик Петька Арапов определил, что оба мои красавца, 
имеющие свыше четырех вершков роста, не кони, а крысы и поэтому непригодны для 
строя в эскадроне, называвшемся "эскадроном ее величества". Действительно, они 
казались малы среди пяти- и шестивершковых светло-гнедых коней. Надо было опять 
искать лошадь. 

На счастье, мой богатый дядюшка по матери, Апраксин, великий барин и самодур, 
объявил, что сам заплатит за лошадь, лишь бы она была лучшая из всех лошадей в 
полку. 

Клиент для получения его денег нашелся быстро в лице генерал-адъютанта 
Александра Петровича Струкова, Георгиевского кавалера за турецкую войну, в 
которой он перешел с Гурко через Балканы во главе гвардейских улан. Этот 
стройный, как юный лейтенант, старый холостяк, с тонкими длинными 
"кавалерийскими" усами, был известен не только как лихой спортсмен и 
изобретатель русского вьюка, но и как ловчайший великосветский барышник.