|
училищ, за исключением иностранных языков, курс которых давал возможность
полного овладения французским и немецким языками.
Для поступления в корпус требовался предварительный высочайший приказ о
зачислении в пажи, что рассматривалось как большая честь, на которую имели
право только сыновья генералов или внуки полных генералов - от инфантерии,
кавалерии и артиллерии; редкие исключения из этого правила делались для детей
старинных русских, польских или грузинских княжеских родов. Вследствие
сравнительно малого числа кандидатов вступительный конкурсный экзамен был не
очень труден.
Пажи специальных классов, и главным образом унтер-офицеры, носившие звание
"камер-пажей", несли дворцовую службу, что, по мнению юнкеров, снижало их
военную подготовку.
С тех пор как юнкерские шпоры
Надели жалкие пажи,
Пропала лихость нашей школы...
пелось в песне юнкеров Николаевского кавалерийского училища.
Зависть к пажам со стороны юнкеров усугублялась правом пажей выходить по
собственному их желанию во все роды оружия, до артиллерии и инженерных войск
включительно, становясь автоматически, при выходе в офицеры, выше юнкеров.
Рядовой паж, окончивший последним Пажеский корпус, становился в полку старшим
среди лучших портупей юнкеров, а фельдфебель пажеской роты считался старшим
среди фельдфебелей всех военных училищ. В случае выхода в армию, а не в гвардию,
пажи получали попросту целый год старшинства в чине.
Специальные классы были размещены в особой пристройке, составлявшей крыло
главного здания.
В минуту моего приезда в корпус рота была на строевых занятиях. В спальной
человек на пятьдесят меня встретил бледнолицый стройный юноша Левшин - мой
будущий однополчанин. Его маленькое желтое личико на длинной тонкой шее, впалая
грудь, вялые аристократические манеры невольно вызвали во мне воспоминание о
киевских, здоровых и грубоватых, моих товарищах.
Он показал мне помещение и прежде всего исторический белый зал с портретами
монархов и белыми мраморными досками, на которых красовались высеченные
золотыми буквами имена первых учеников по выпускам с самого основания корпуса.
Я поспешил найти здесь имена дяди, Николая Павловича Игнатьева, выпуска 1849
года, и отца - 1859 года.
Тут же рядом я увидел год без фамилии окончившего, и мне объяснили, что здесь
было имя князя Кропоткина, стертое с доски по приказанию свыше за то, что
Кропоткин стал революционером. Мне вспомнилось это в Париже, в 1922 году, когда
Трепов, бывший министр и бывший паж, возглавлявший эмигрантский "союз пажей",
прислал мне письмо с извещением об исключении меня навсегда из пажеской среды;
стереть мою фамилию с мраморной доски выпуска 1896 года было уже не в их власти.
На стене в классе я увидел список пажей, составленный по старшинству баллов,
полученных при переходе из седьмого класса корпуса; моя фамилия, как
перешедшего из армейского кадетского корпуса, стояла последней, и я понял, что
придется затратить немало усилий, чтобы отвоевать себе то же место, которое я
занимал при выходе из Киевского корпуса.
Но уже через час-другой я испытал, что значило поступить в корпус со стороны,
да и вообще попасть на положение "зверя", то есть пажа младшего специального
класса.
В конце спальной стоял, небрежно опираясь на стол, дежурный по роте камер-паж,
и перед ним в затылок стояли мы, "звери", являвшиеся к дежурному: одни - ввиду
прибытия, другие - для увольнения в отпуск.
В гробовой тишине раздавались четыре четких шага первого из выстроенных,
короткая формула рапорта, а затем, с разными оттенками в голосе, крикливые
замечания:
- Близко подходите!
- Плох поворот!
- Каска криво!.. Тихо говорите! - И опять: - Плох поворот! Наконец
торжественный приговор:
|
|