Мукденском сражении на охрану одних только полковых знамен, считая на каждое из 
них в среднем по полуроте, была затрачена чуть ли не целая дивизия! 

- А не упразднить ли совсем эти священные хоругви? - рассуждали вольнодумные 
генштабисты.- Ведь в современном бою они развертываются только под пером 
талантливых писателей или под кистью художников, рисующих батальные картины. 

Пробовали мы убедить наше командование оставить на фронте завесу и отвести хотя 
бы половину корпусов в общий резерв с целью скрыть наши планы в случае перехода 
в наступление и парировать контрударом наступление или обход противника. Так 
требовала наука. По-видимому, наша критика дошла до Куропаткина, так как 
однажды за воскресным обедом у него в палатке (после мукденского поражения он 
стал проще и приглашал нас, генштабистов, к своему столу) он обратился ко мне: 

- Игнатьев! Познакомили бы вы меня с песнями, что распевали вчера под гитару!.. 
Вы не смущайтесь, я рад, когда молодежь веселится. Это мне работать не мешает. 
Один немецкий профессор сказал: "Назови того дураком, кто сможет писать, когда 
над его головой играют на рояли". А мне хоть поставь под окном шеренгу 
барабанщиков, я все равно буду работать. 

Воцарилось гробовое молчание, но сидевший против Куропаткина протоиерей Голубев 
не выдержал и подобострастно заметил: 

- Ваше высокопревосходительство, ошибался немецкий профессор! 

Куропаткину осталось только принять самому участие в общем смехе. 

А в следующее воскресенье, выходя из-за стола, Куропаткин уже прямо спросил со 
снисходительно-величественной улыбкой: 

- Ну, что же, молодежь, вы всё продолжаете верить большим книгам? 

В ожидании прибытия новых и новых корпусов наступательные планы не шли дальше 
обширных докладов, но зато на подготовку к обороне мы не скупились ни в силах, 
ни в средствах. В этом отношении смена главнокомандующих не оказала никакого 
влияния, и на случай отступления строились кроме сыпингайских позиций еще 
несколько промежуточных чуть ли не до реки Сунгари - верст на триста. 

Однажды Линевичу пришло в голову осмотреть укрепленную позицию у Куачендзы, 
верстах в пятидесяти в тылу нашего расположения, но случайно ни одного из 
руководителей работ налицо не оказалось. 

На небольшой железнодорожной станции, куда я срочно был послан Эвертом, я 
застал собравшимся уже целый ареопаг генералов и полковников 2-й армии, 
ожидавших прибытия поезда главнокомандующего. Меня как единственного 
представителя 1-й армии поставили отдельно на правом фланге, и я уже 
предчувствовал неминуемый скандал: ознакомившись лишь со схемой позиций, я на 
рассвете успел обскакать только ближайшие к железной дороге два-три форта. 

На счастье, "папашка" Линевич, сев на коня, направился сперва на участок 2-й 
армии, вправо от дороги, и я успел разобраться, в чем будет заключаться осмотр. 


- Ну, уж ижвините! Шавсем општрела нет,- шамкал "папашка", вылезая на банкет. 

Генералы, взяв под козырек, доказывали, что этот фас форта не предназначается 
для дальнего обстрела. 

- Не шпорьте, не шпорьте,- настаивал "папашка". У генералов душа уходила в 
пятки. 

- А это што? Вода в окопах? Бежображие! Начальство не жаботится о шалдате! - 
цитировал "папашка" модные словечки "Нового времени". 

Дожди только что прошли и действительно залили окопы. 

"Ну,- думаю,- у нас, наверно, тоже стоит вода!" 

Долго еще старался наш старик показать свой талант, критикуя представителей 2-й 
армии, которые сделали большую ошибку, развернув перед высоким начальством 
громадную схему: на ней во всех деталях были показаны направления 
артиллерийского и ружейного огня, мертвые пространства, паутина окопов. Во всем 
этом лабиринте начальство разбиралось туго. 

Наконец Линевич подозвал меня и приказал вести его на участок нашей армии. Урок,
 полученный мною у соседей, не прошел даром. 

- Ну, а как општрел? - спросил "папашка" на первом же форту, ничуть не 
отличавшемся от фортов 2-й армии.